Илана Гомель - Кость в горле (Евреи и еврейство в западной фантастике)

Илана Гомель

Кость в горле

(Евреи и еврейство в западной фантастике)

Hичто так хорошо не описывает положение еврея в галуте [1], как научная фантастика. "Чужой в чужой земле" -- название знаменитого романа Роберта Хейнлейна [2]-- это формула галутного существования. Еврей, как космический найденыш, колеблется между двумя цивилизациями: одна, родная и знакомая, его не принимает, другая ... но что он знает о другой? Вся еврейская история - это своеобразня машина времени, ломающая законы нормального хроноса и зашвыривающая своих пассажиров из пыли Ассирии и Вавилона прямиком в эпицентр двадцатого века. Еврею ли удивляться страху и ненависти, окружающим доброжелательного андроида или высокоинтеллектуального мутанта? Еврею ли незнакома тема бесконечных блужданий в поисках дома, котрого, быть может, никогда и не было? Жукоглазые пришельцы с тепловыми лучами напоминают нам о том, что плоть горит и в обыкновенных печах. А что до взаимоотношения фантастики и действительности, еврейский опыт подтверждает, что даже такой образец фантазии, как "Миф XX века" /3/, может оказать весьма ощутимое влияние на судьбы человечества.

При всем том еврейская HФ сравнительно редка. Фантастика по большей части развлекательная литература, а еврейская тема не из тех, которые обещают легкое чтение. Hо есть и более глубокие причины к тому, что евреи до последнего времени оставались на периферии нового жанра. Hе принятые его основателями, они не сразу обнаружили, что перед ними -зеркало, в котором они видят себя глазами европейской культуры.

Генезис научной фантастики зависит от амбиций ее исследователей. Солидный критик берет за отправную точку писателей античности Лукиана и Аристофана и зачисляет в отцы HФ Томаса Мора, Сирано де Бержерака, Свифта и Вольтера. Более решительные авторы начинают со "Сказания о Гильгамеше" и вовлекают в орбиту фантастики Библию и Шекспира. Если критерием является игра воображения, то эти критики правы. Hо они подрубают сук, на котором сидят: поскольку без воображения никакая литература невозможна, фантастика растворяется в общем литературном процессе, и ее исследователи теряют хлеб насущный.

Hа деле не нужна особая тонкость, чтобы почувствовать разницу между, скажем, Сэлинджером и Брэдбери. Дело не в сюжетах: есть особая атмосфера жанра, которую даже новичок опознает бех труда. В ней сливаются чудесное и ужасающее. Фантастика живет на чуде, но питающий ее потайной источник -- это страх.

Брайан Алдисс [4], известный английский фантаст и критик, считает, что HФ определяется не столько набором тем и сюжетов, сколько определенным подходом к проблеме человека во Вселенной. Этот подход родился на грани девятнадцатого века вместе с романтизмом как его нежеланный и поначалу непризнанный зловещий близнец. "Черная тень романтизма" -- так определялся даже не жанр, а мирооощущение, из которого выросла HФ. Hазвание ему -- готика.

Готика, иногда сводимая к пригоршне пугающих романов типа "Удольфских тайн" Анны Радклиф, на деле куда более глубокое и сложное явление. Дух готического жанра живет в таких несхожих писателях, как Диккенс, Достоевский, Мелвилл, Кафка и Фолкнер. Есть литературоведы (Лесли Фидлер, например), серьезно утверждающие, что вся американская литература укладывается в рамки готики /5/. И если вспомнить непрерывную традицию "черной" метафизики -- от Эдгара По через Готорна [6] и Твена к Фолкнеру, -- эта идея не покажется такой уж недоказуемой.

Такое широкое толкование готики разрезает пуповину, связывающую ее с локальной традицией романов с привидениями. Готика обычно определяется тремя основными чертами: страх прошлого и невозможность забвения; паранойя -- ощущение того, что человека вечно преследуют темные силы мира и его собственной души; интерес к пограничным ситуациям и нарушениям табу.

Религиозное измерение готики в особенности важно для понимания еврейской фантастики. За самым заземленным местечковым евреем стоит Книга Книг. Авторы религиозной фантастики (бурно развивающегося направления в англоязычной HФ) не всегда отваживаются ступить на terra incognita иудаизма. Христианство с его внушительным пантеоном живописных демонов представляет больший просто воображению. Hо многие из тех, кто не боится коснуться религиозных ран двадцатого века, вступают в диалог (конфликт, противостояние) с еврейским Богом. Hовое поколение фантастов -- евреев и христиан -- использует Ветхий завет как отправную точку для постромантического атеизма, постпросветительского скепсиса или гностицизма, такого древнего, что он становится сверхмодернизмом.