Михаэль Дорфман - Башевис-Зингер - Портрет, который ни в какие рамки не укладывается

Исраэль Замир рассказывал в интервью израильской газете «Едиот ахронот» о своих встречах с отцом в Нью–Йорке:

— Я часто бывал у него на квартире в районе Централ парк. Каждый раз он давал мне доллар. Этого, по его мнению, должно было хватать на проезд и еду. Я удивлялся его скупости, но ничего не говорил. Мне было стыдно сказать, что я голоден.

Известный скупостью Башевис–Зингер по отношению к сыну проявил королевскую щедрость:

— Понадобилось время, чтоб сломить отчуждение, понять, что мир вовсе не черно–белый /…/ Я потихоньку стал читать его книги… /…/ Однажды он спросил меня: «Почему бы тебе не перевести что–нибудь мое?» /…/ Я удивился, но он поддержал меня… Мы долго сиживали вместе /…/ Он читал свои вещи, и мы тщательно, порой часами полировали их, искали нужное слово /…/ пока он не оставался удовлетворенным.

* * *

Замир, похоже, так и не понял, какой поистине царский подарок получил от судьбы. Он до сих пор тщательно избегает слова «отец», подчеркивает, что никогда не называл Башевис–Зингера «папа»:

— По телефону я говорил ему: «Слушай»… Лишь когда был маленьким, то начинал письма «Дорогой папа». Он был для нас человеком, живущим в Америке и раза два в год присылавшим два–три доллара в письме.

Отношения писателя с сыном всегда отличала отчужденность и холодность. Как отец, так и сын написали о своей первой встрече после Второй мировой войны. У Башевис–Зингера — лукавый, умудренный опытом и не сильно обремененный принципами еврейский человек созерцает наивного и самонадеянного, полагающегося на силу пришельца, которому многое предстоит узнать в этом мире. У Замира это встреча 25–летнего «нового ивритского человека», с высоты своего исторического оптимизма взирающего на смешного, немного жалкого своего отца, олицетворяющего все то, что сионизм был призван отменить.

Сегодня Исраэлю Замиру 74. И он с горечью замечает:

— Отец был богаче меня… Он продал права на свои произведения, включая экранизацию и театральные постановки, американскому издательству за очень большие деньги. /…/ Когда я хотел написать пьесу «Влюбленные и приятные» по его новелле «Двое», то вынужден был обратиться к американскому издателю. Только потому, что я сын писателя, они разрешили мне сделать перевод бесплатно. Иначе театру «Габима» пришлось бы заплатить большие деньги.

Израильский национальный театр «Габима» действительно не способен заплатить за постановку Башевис–Зингера. Театр «Габима», один из ранних символов сионизма, начинал когда–то в Москве с благословения Вахтангова. Символично, что первой и наиболее известной постановкой стал созвучный произведениям Башевис–Зингера «Диббук» («Одержимая духом» — евр. ) Анского. Многолетний директор театра, выдающийся знаток культуры и умница, но из рук вон плохой администратор Яков Агмон рассказывал нам, как трудно было представить, чтоб лет тридцать, даже двадцать назад в «Габиме» захотели бы играть что–то «местечковое», из Башевиса. Сегодня, да и уже в течение последних пятнадцати лет театр находится в состоянии перманентного банкротства. Зато созданный труппой из Москвы под руководством Евгения Арье театр «Гешер» («мост» — ивр. ), по мнению одних, «самый профессиональный израильский театр», по мнению других — «единственный не местечковый», с успехом ставит пьесы по мотивам Башевис–Зингера.

— Отец не любил постановок и экранизации своих произведений, считая, что они уводят от смысла, — замечает Исраэль Замир в интервью, — но я рад, что Евгений (Арье) сделал это хорошо, придерживаясь оригинала.

Постановки «Гешера» прошли в конце июля 2004 года в престижном нью–йоркском «Линкольн–Сентер» в рамках празднования 100–летней годовщины со дня рождения писателя с аншлагом. Влиятельный критик Лоренс Лопейт (в своем ток–шоу на нью–йоркском общественном радио WNYC) назвал «Гешер» самым еврейским театром в мире еще и за то, что там не ограничивают себя выдуманными идеологическими и языковыми рамками, а играют на всех наиболее распространенных сегодня языках еврейского народа — английском, иврите и русском.

* * *

Разумеется, во всем, что касается жизни и творчества Башевис–Зингера, субъективное тесно связано с извечными еврейскими конфликтами и архетипами. Символично, что современный стопроцентный израильтянин, профессиональный литератор Исраэль Замир не может согласиться, что он мог что–то унаследовать от идишиста Башевис–Зингера. «Все, что выучил, это из книг», — уверено замечал Замир. Так и современный Израиль до сих не готов к синтезу, не готов признать творчество Башевис–Зингера, как и всю культуру восточноевропейских евреев, своей интегральной частью. После получения Нобелевской премии повесть Башевис–Зингера «Раб» вошла в израильскую школьную программу. Но лишь по разделу «иностранная литература». Когда уже писалось это эссе, пришло сообщение, что Еврейский университет в Иерусалиме из–за недостатка средств вынужден закрыть академические программы на идише. Выяснилось, что идиш у них тоже в Департаменте иностранных языков.