Позже Цанин добился разрешения выпускать газету два раза в неделю. Зато армия, покупавшая его газету для солдат, в основном, уцелевших в Холокосте новых репатриантов, неожиданно отказалась от подписки из идеологических соображений. Идишистской газете выделили лимит бумаги, хватавший лишь на три дня. Попытки выпускать газету чаще решительно пресекла полиция, несколько раз наезжавшая на редакцию. Тогда, в 1953 году Цанин, совершенно в духе легендарного еврейского «иванушку–дурачка» Гершеле Острополера, получил лицензию на выпуск второй газеты, которая выходила в те дни, когда не выходила первая. И чтоб показать, что две газеты едины – он печатал в них роман с продолжениями – кусками, то в одной, то в другой. Читатели знали об этом и молчали. Молчали и власти, и лишь в 1957 году разрешили выход ежедневной газеты.
Посреди восточно–средиземноморского Тель–Авива в Доме им. Левика все было, как когда–то в Восточной Европе – задрапированная синим крепом сцена, старый полотняный экран, бронзовые барельефы еврейских писателей на стенах, и самое главное, типичные еврейские лица – интеллигентные лица, которые уже редко встретишь на улицах Тель–Авива, Нью–Йорка или Москвы. На юбилей собралось около 200 человек со всего мира, молодых и пожилых. Музыканты–клейзмеры наигрывали издавна знакомые публике мелодии. Исполнили даже шуточную песенку пьяницы, написанную когда–то Цаниным. На праздновании царила домашняя, жизнерадостная атмосфера. Юбиляр был растроган. Гости веселились и вовсе не чувствовали скуки казенных мероприятий или ностальгии по ушедшим временам.
Цанин прожил интересную жизнь. Родился сто лет назад в Соколове в Польше. До Второй мировой войны он был активистом Бунда, работал в Централе идише шул организацие (Главная организация еврейских школ идиш) и мечтал стать еврейским писателем. В 1940 году через СССР попал в Китай. В 1941 году оказался в Палестине, где занялся коммерцией. Цанин владел гостиницей. Еврейская газета, да еще стихи на идише были его страстью, а не заработком. Цанин выпустил около сорока книг на идише – романов, стихов, воспоминаний и дневников. Он составил лучший из существующих идиш–ивритский словарь. Цанин помогал и в других кампаниях по защите идиша от произвола израильских властей. Их было немало. Конец 40–х–начало 50–х годов ознаменовалось пиком культурной войны против еврейского языка в Израиле.
В августе 1949 года Совет по цензуре фильмов и спектаклей при Министерстве внутренних дел запретил все местные труппы, игравшие на идише. Исключение делалось лишь для зарубежных гастролеров, да и тем разрешалось выступать лишь в центрах абсорбции и лагерях репатриантов– олим . Министерство образования в свою очередь выпустило грозное постановление: «Театр является второй школой, и постановки на чужих языках вредят образованию населения на иврите». Выдающиеся идишистские сатирики Шумахер и Дзиган, тоже объявленные вредителями, лишились работы. Они вернулись на сцену лишь спустя несколько лет, пообещав включить в репертуар «идеологически выдержанные» скетчи на иврите.
В том же, 1949 году власти обрушились на частный Театр им. Гольфадена в Тель–Авиве, пытавшийся обойти постановление властей. Театр был запрещен. Когда труппа при содействии нескольких меценатов все же попыталась играть вопреки запрету, то полиция разогнала спектакль и пригрозила арестовать всех. Подобно другим гонителям идиша, израильское правительство хорошо понимало, что без школ обрекает культуру идиша на смерть. Однако, даже лишив возможности учить детей родному языку, сионистский истеблишмент Израиля продолжал бояться силы идиша.
Сионисты преследовали идиш не только в Израиле. В конце 60–х годов сионистские эмиссары сумели убедить ведущие еврейские организации Северной Америки свернуть в еврейских школах преподавание на идиш и перейти на иврит. Иврит не стал языком еврейского народа ни в Америке, и нигде в диаспоре. За пределами Израиля ни одна семья не перешла на иврит. Зато идиш, который дети могли слышать дома, изгонялся, как устаревший пережиток. Сегодня многие уверены, что кризис еврейской идентичности, переживаемый ныне американским еврейством, во многом является следствием принятых в 60–е годы радикальных решений.
Культура на идиш была принесена в жертву единству еврейского народа. Сегодня, более полувека спустя, стоит спросить себя, были ли жертва оправдана. Почти одновременно с сообщением о чествовании 100–летнего юбилея Цанина, израильская газета «Ха–Арец» опубликовала репортаж Даниэля Бен–Симона под названием «Не наш!» Необычным было то, что заголовок был не на иврите, а на идише — « Ништ унзере». Речь шла о сопротивлении ветеранов социал–демократической партии «Авода» (труд на иврите) появлению в партии нового лидера, выходца из Марокко Амира Переца. Журналист пошел в традиционный оплот партии в городе–спутнике Тель–Авива Гиватаиме. Он столкнулся с резким нежеланием ветеранов партии, ашкеназов–выходцев из Восточной Европы поддержать генсека–чужака на парламентских выборах.
Читать дальше