Сергей Максимов - Сибирь и каторга. Часть первая

В Сибири ссыльные еще продолжали производить такого рода операции: осужденные на поселение менялись именами с каторжными за какое-нибудь ничтожное вознаграждение. Настоящий каторжный оставался на поселении, настоящий поселенец по прибытии на чужое место открывал свое звание. Точно так же и поселенцы менялись именами и прозвищами между собою, когда одному приходилось идти не туда, куда было сподручнее, а другому, беззаветному бродяге, куда ни идти, было все равно. Постановили: всякого ссыльного, давшего напрокат свое имя каторжному, оставлять в каторжной работе пять лет, а каторжному, по наказании на месте ста ударами лоз, прибавлять еще пять лет сверх срочных. Обменявшихся между собою именами поселенцев указано назначать на два года в каторжные заводские работы. Относительно перемены имен и происходящей от того путаницы рассказы сибирские бесчисленны. Что же касается до того, что весьма многие поселенцы и каторжные и без перемены имен в былую недавнюю пору попадали туда, куда было им сподручнее и желательнее, то это тоже не секрет. Прежде в приказ тобольский (в особенности в первое время его существования) откомандировывали для занятий тех же грамотных каторжных и за целый месяц усидчивого писания отделывались гривною, двумя. За ту же гривну этот писарь с удовольствием отчислял собратиев туда, куда они просятся: какого-нибудь тюменского купца, угодившего в каторгу, писал на Успенский винокуренный завод, находящийся в Тюменском округе, и проч. В 1861 г. шел на заводы Енисейской губ. каторжный из бродяг Черников. Дорогою переговорил он с поселенцем Федоровым, шедшим на золотые прииски Рязановых; сталось так, что Черников очутился на приисках, а Федоров на каторге. Каторжник в поселенческом звании на работе не был; очень тяжело стало, сказался своим званием. Подобного рода слухами полнится сибирская земля.

Сумели ли размещать ссыльных поселенцев так, чтобы лесной житель не попадал в степь (и наоборот) и, спутанный такою не зависящею от него ошибкою, уходил в лес с волчьим паспортом по чужой вине? Изучил ли приказ вверенную его дозору и попечению Сибирь, чтобы знать, где ей надобятся больше всего люди таких-то знаний, такого-то ремесла? Сомнения нет в том, что цель распоряжений приказа меньше всего карательная и значение поселений, столь существенно важных для Сибири в других случаях, должно пониматься так, как желает Сибирь и указывают различными способами сами ссыльные поселенцы. Сколько ушло в Сибирь всякого рода ремесленников и нередко мастеров замечательных. Приказ знает, по фальшивым монетам, бумажкам и печатям, какие искусные граверы попадают в число ссыльных и часто в те места, где и без них этому промыслу дано некоторое развитие. Мы видели в цифре, составляемой самим приказом, как много поставлено им ремесленников в Тобольскую губ., находящуюся в этом отношении гораздо в лучших условиях, чем, например, Томская. Тобольская ближе к России, и ее захватывает огромная дуга отхожих промыслов, издавна и до нашего времени направляющих сюда свою деятельность из лесной России (например, губ. Костромской, Ярославской, Вятской и даже Тверской). Если ссыльный боится объявить при спросах за собою ремесло и художество, то из собственных расчетов; если сам приказ недостаточно опытен, чтобы самому открывать секреты знаний каждого из ссыльных, если он удовлетворялся такими глухими показаниями в статейных списках, что в такой-то к такому-то сословию принадлежал (и только) и имеет такие-то приметы (по которым ни одного не отличишь от другого) — то кто виноват во всех этих неясностях, неверностях, неточностях и путаницах? Сибирь ощущает сильнейший недостаток в опытных рабочих, и, например, в деле плотничества руководится мастерами из солдат и приходящими из далекой России (какова, между прочими, Костромская губ.). Ремесленников вовсе нет, и крестьяне самые необходимые вещи в хозяйстве, не выучившись приготовлять дома, покупают готовыми. Из Кунгура привозят сапоги; с Нижегородской и Ирбитской ярмарок — готовое платье в виде армяков и тех же сибирок; модное платье — из Москвы; сибирские меха, выделанные в Москве, везут обратно в Сибирь на продажу. Даже железные, медные и стеклянные товары — преимущественный сибирский продукт — привозятся с заводов около Нижнего и отчасти с уральских. Голландскою сажею, скипидаром, серною и соляною кислотами Сибирь, богатая лесом и ископаемыми химическими материалами, довольствуется из России, и проч. и проч. При этих условиях ссыльный ремесленник и русский промышленник бесследно глохнут и исчезают в Сибири, со всем своим досужеством и знаниями, только потому, что их распределяют зря, одиночками, не группируя в артели в необходимых местах и утешаясь только каким-то призрачным цехом каких-то слуг, который только и оставался на бумаге. Между тем сибирские старожилы видят одесского матроса в Кургане, а не на Байкале, повара в Березове, а не в Томске, Красноярске, Енисейске или Барнауле, где испокон веку задавались роскошные лукулловские пиры. Херсонский степняк ума не приложит в дремучей туринской тайге. Вятский отличный хозяин, всю жизнь отбивавший у леса поля и луга, сидит на Барабинской степи, где так хорошо было исконным ямщикам и извозчикам. Лакей бродил без дела по Пелыму, пока после долгих исканий не выучился торговать и обманывать остяков, вогулов и самоедов. Те самые ссыльные, которых сам приказ назначал в цех слуг, бродили из месяца в месяц, от одного хозяина к другому, и при этом искусственно создаваемые слуги — самые неверные, самые неспособные и самые несчастные люди.