Игорь Зудов - Жизнь и смерть как личный опыт. Реанимация. Исповедь человека, победившего приговор врачей

Затягивание со сроками привело к тому, что рана стала зарастать естественным путем, и уже недалеко было время, когда потребовался бы повторный разрез. Вот к чему могла привести излишняя перестраховка. Хирургам хватило всего одиннадцати дней, чтобы справиться с моими проблемами.

Перевод из одного отделения в другое начался с телефонного звонка домой. Наконец-то мне представилась возможность самому сообщить, что я иду на поправку.

Но моя и без того нечленораздельная речь, да еще искаженная телефонной мембраной, не была понятна ни жене, ни детям. Только с помощью медсестры удалось сообщить, что мне нужна какая-нибудь одежда, поскольку больные в реанимации, во избежание всяких случайностей, лежат абсолютно голые.

Из одного отделения в другое меня доставили значительно быстрее, чем мои родные доехали до больницы.

Из-за тяжести моего состояния переселение в палату на первых порах тоже оказалось серьезным испытанием. Я уже упоминал о прогулках в реанимации вдоль кровати, на которую я мог либо опереться, либо упасть в случае недостатка сил. Если бы это случилось, на помощь пришли бы медсестры, постоянно находящиеся в отделении.

Здесь же, в хирургии, до туалета нужно пройти не пять, а целых девять шагов, и несколько из них без опоры на кровать или стенку. Поэтому первый самостоятельный поход растянулся почти на полчаса. С одной стороны, приходилось преодолевать земное тяготение; с другой – психологический фактор, когда казалось: еще секунда – и потеря равновесия неизбежна.

Я привожу эти подробности не для того, чтобы вызвать у читателя жалость. Просто мне хочется как можно точнее передать вам ощущения человека, изо всех сил стремящегося к выздоровлению. И если на первых порах я занимался преодолением трудностей интуитивно, то в последующем – в точном соответствии с рекомендациями врача, который наблюдает меня уже 25 лет.

На следующий день я попытался увеличить проходимую в реанимации дистанцию вдвое. С трудом преодолел десять шагов. После отдыха самостоятельно вернулся назад. Не успел прийти в себя, как позвали на уколы в другой конец коридора, а это шагов пятьдесят.

Просить коляску стыдно, да и вряд ли с непривычки поймут мою неразборчивую речь. Ведь накануне жена и сын с трудом разобрали десятую часть того, что я им говорил. Решил идти сам, благо что в коридоре есть стулья, на которых можно отдохнуть. В три приема добрался до процедурной, где сестры отругали меня за «геройство».

Обратно повезли на коляске. Прямо в операционную. Нужно было срочно зашивать рану на шее, доставлявшую столько хлопот и мне, и врачам. После операции при местном обезболивании хирург сообщил, что в случае нормального развития событий через семь-восемь дней швы будут сняты, и я смогу выписаться из больницы.

Долгожданная новость одновременно обрадовала и ошеломила меня. Известно, что дома и стены помогают. А с другой стороны, как я буду разговаривать с людьми, если и близкие меня практически не понимают? Прогноз восстановления речи был очень неутешительный. Даже в более легком случае отец оперировавшего меня хирурга заговорил лишь через полгода. Но он-то оставался под постоянным медицинским контролем сына – врача именно в этой области.

Мне осторожно намекали, что в лучшем случае восстановления речи, и то в неполном объеме из-за паралича голосовых связок, можно ждать через год-полтора. При этом необходимы постоянные занятия с фониатором – специалистом по постановке голоса у певцов, актеров и больных с нарушенной речью.

Еще одной проблемой моей новой жизни была физическая немощь, которую я старался преодолеть как можно скорее.

На пятый или шестой день после перевода из реанимации я проходил по коридору уже 300–350 шагов. Но стоило первый раз выйти с сыном на улицу, как едва смог пройти 50 шагов, да и то с поддержкой.

Вот тогда впервые и пришла в голову сумасшедшая мысль – а стоило ли так мучиться, чтобы остаться живым, но стать обузой для жены, вызывать жалость сыновей и внуков?

Есть люди, для которых бросить по ходу разговора фразу «надоело жить» ничего не стоит. Я не отношу себя к этому типу. Более того с трудом воспринимаю жалостливое отношение, если заболеваю или возникают какие-либо неприятности в жизни. Помню, лет 20 назад, после серьезного воспаления легких, меня отправили на реабилитацию в одно из подмосковных лечебных заведений. Тогда я запретил кому-либо из близких приезжать ко мне до тех пор, пока, по моему мнению, не набрал достаточной физической формы, чтобы не вызывать жалости.