* * *
1977. VII. 3 [1] Письма даются не в хронологическом порядке, а по тематике.
Ильичево под Ленинградом
Многоуважаемый В. А.
В сущности говоря, главный вопрос Вашего письма имеет чисто этический смысл и значение и сводится к следующему: можно ли нарушить волю автора писем после его смерти, если письма эти могут представлять общественный интерес и историческую ценность?
Я полагаю, что при соблюдении этих двух условий не только можно, но и должно. А так как мы никогда не можем ответственно судить о том, какие именно из уничтожаемых сегодня документов будут признаны невозвратимой утратой огромных ценностей через 100, 200, 500 лет, то ответ должен быть таков: любой личный документ, если он может быть фактически сохранен и исследован, должен быть и исследован и, будучи отнесен к группе ценных, сохранен.
Нам хорошо известно, что родные некоторых больших людей всячески препятствовали опубликованию их письменного наследия — писем, дневников, рукописных черновиков и т. п. Известно, скажем, что родные Байрона утаили и уничтожили значительную долю его литературного наследия исходя из собственных своих понятий о «пристойном» и «непристойном». Прошло полтора века, и понятия следующих поколений изменились если не на 100, то на 90 %. Теперь внуки и правнуки поэта дорого бы дали, чтобы помешать своим дедам и отцам рвать и жечь его документы. Но — их уже нет.
Вы можете мне сказать, что в Вашем случае речь идет не о воле наследников, а о воле самого поэта [2] Ответ на письмо В. А. Смирнова из Уфы о рукописях и письмах башкирской поэтессы и художницы М. Н. Елгаштиной.
.
С моей точки зрения, это не составляет ни малейшей разницы. Во-первых, сам создатель письма или дневника не может представлять себе его грядущей ценности и важности. Во-вторых, завещая «уничтожать» письма или другие документы, авторы, очевидно, не вполне искренни. Если бы это было для них так уж обязательно, они сами озаботились бы этим, потребовав, скажем, от своих корреспондентов обязательного возврата каждого письма и лично уничтожая их, собственные дневники. Раз они этого не сделали, значит, стремление стереть следы своего существования не столь уж глубоко владело ими, и при наличии двух моих условий оно может быть нарушено.
* * *
1974. V.
Ленинград
Многоуважаемый М. Н.
Ваше множество вопросов сводится, собственно говоря, к одному: имеет ли русский язык право и основание изменяться, создавать новые и переосмыслять старые слова, и если да, то все ли нововведения одинаково заслуживают одобрения?
Что можно Вам на это ответить?
Любой язык, если он живой, меняется непрерывно.
Меняется значение составляющих его слов, их произношение, ударения в них, конструкция фраз, форма и вид обращений — всё.
Примеры первого — бесчисленны. Слово «изумленный» в XVIII веке еще значило «спятивший», «сведенный с ума»: «и после пытки огнем, в изумление пришед, выдал своих сообщников». Пушкин потреблял это слово еще и в старом (редко) и в новом (постоянно) значении, т. е. как «чрезвычайно удивленный».
К. Чуковский вспоминает, что А. Ф. Кони, отличный оратор, слово «обязательный» понимал только как «предупредительно услужливый» и требовал такого понимания и от людей на несколько поколений моложе его.
Примером второго — укажу на слово «музыка». Вы знаете, что Пушкин произносил его с ударением на «Ы», пришедшим к нам из французского «мюзúк». В наше время так уж решительно никто не скажет.
Сто — сто пятьдесят лет назад (еще у Гоголя) постоянно встречалось множественное число на «Ы» от слова «дом» — «дóмы». Во дни нашего с Вами детства слово «доктор» во множественном числе чаще всего произносилось как «докторы», «профессоры». Теперь «докторы» если и говорится, то лишь в смысле «докторы различных наук». Про врачей же говорят только «доктора». Множественное на «А» все расширяет поле своего владения, на «Ы» — отступает.
Все это показывает, что наш язык меняется независимо от нашей воли и что ВООБЩЕ против этой его изменчивости бороться нельзя, иначе мы и сегодня спрашивали бы друг у друга: «Камо грядеши?», а не «Куда идти изволишь?»
Но, с другой стороны, признать за говорящим на этом основании менять словарь, формы слов, ударения — как кому вздумается — также невозможно: спустя короткий срок мы перестали бы говорить на одном русском языке от Ленинграда до Камчатки, перестали бы и понимать один другого. Русский язык сохраняет свое единство в изменчивости благодаря наличию в нем ЛИТЕРАТУРНОЙ НОРМЫ, и, судя о словах, всегда надо ориентироваться именно на нее: если я начну именовать бабочек «мяклышами», это будет резкое отклонение от нормы, хотя в Псковской области бабочки разделяются на «мяклышей» и «пепелушек».
Читать дальше