Лев Успенский: Письма последних лет

Вы сами легко поймете, что термины с окончанием «-изм», произведенные от личных имен и обозначающие «учение такого-то», были созданы на древний лад не латинянами, а теми народами, которые породили людей — основателей этих учений, или их современниками. Таковы такие термины, как «марксизм», «ленинизм», «дарвинизм» и им подобные.

Я думаю, что будет неправильно считать эти полные значения слова, сформированные при посредстве греко-латинских морфологических частиц, а нередко и из греко-латинских корней и основ, как Вы пишете, словами-штампами. Чтобы решать вопрос об их пригодности или непригодности для употребления в русском языке, следует, по отношению к каждому из них в отдельности, поставить вопрос: «А каким русским словом можно было бы его заменить и будет ли это слово более удобным, красивым, выразительным и понятным не только русским, но при необходимости и иностранцам, так же как термин на „-изм“?»

Вы вот, к сожалению, не поставили рядом с Вашим 51 словом тех русских слов, которые Вы предложили бы использовать вместо них.

Вот — «оптимизм». Что Вы придумаете? «Прекраснодушие»? Не то. «Хорошесть» — вовсе не то; «лучшеглядство», «хорошедумство»? А не получается ли это похоже на выдумки старика Шишкова, предлагавшего «калоши» заменить «мокроступами», а «панель»— «топтырнёй»?

Ведь в подавляющем большинстве Ваших примеров существенно не только заменить русским суффиксом суффикс «-изм», но и проделать что-то в этом роде с самой основой. Некрасиво будет звучать ни «дарвиниство», ни «анархичность»: все это будет путаться с другими нашими производными от тех же иноязычных слов.

Вы пишете, что таких слов «около 200». Сомневаюсь. Полагаю — гораздо больше. Вы приводите только попавший Вам на глаза термин «китаизм». Но в языковедении такие образования на «-изм» означают заимствованные из данного языка в другой слова или выражения, так что их должно быть по меньшей мере столько же, сколько в мире языков, а их более двух тысяч. Рядом с «китаизмами» существуют «японизм», «монголизм», «тюрцизм», «индуизм», «бенгализмы», «германизмы», «англизмы», «русизмы», «украинизмы», «белорусизмы»… Не буду продолжать. А чем Вы все это изволите заменить? «Китайскость», «русскость», «американскость»? И неточно, и некрасиво.

1974. II. 15

Ленинград

Многоуважаемая тов. X.

Во-первых, Вам следует сообщить мне свое отчество: называть даже очень молодых девушек просто по имени — не в моих правилах (я ведь все-таки «ровесник века»!), а такое обращение, как в этом письме, отзывает канцелярщиной.

Я не считаю переписку с Вами обременительной, хотя заранее предупреждаю, что в дальнейшем, вполне возможно, буду не слишком аккуратным корреспондентом. Я горжусь тем, что в месяц получаю примерно 100–120 писем, но если Вы примете в расчет, что примерно на 90 % их я отвечаю, Вы поймете, что нередко «отстаю» от моих корреспондентов: их много, а я — один.

Выпадают такие месяцы, когда я вынужден с головой уходить в собственную литературную работу. Тогда тоже отвечать на письма удается лишь в случайные «щели» между главами книг, которые я пишу. Вот почему я заблаговременно предупреждаю: если письма от меня вдруг на несколько месяцев прекратятся, не следует думать, что либо я заболел, либо мне надоело. Это означает только одно: у меня нет времени.

Я благодарен Вам за отличные и искренние отзывы о моих книгах и их действии на Вас. Этого добивается каждый серьезный литератор…

Вас заинтересовало, почему мне пришло в голову писать Уэллсу. Ну, с одной стороны, в «Записках старого петербуржца» все это довольно подробно рассказано, а прибавить я могу немного. Нет, спорить с ним у меня желания не было: я отлично знал, что в ГЛАВНОМ в тот миг вопросе — о борьбе с фашизмом — он на моей стороне. Но я знал, что кроме него в Англии есть множество «средних людишек», которые, с одной стороны, готовы были бы примириться хоть с Гитлером, лишь бы он не помешал их рыльцам копаться в их корытцах, а с другой — очень плохо представляли себе, что за люди МЫ, которые теперь оказались их союзниками.

Я был уверен, что, получив мое письмо, Уэллс не преминет опубликовать и его и свой ответ там, в Англии; я понимал также, что, прочтя только МОЕ письмо, англичанин подумает: «Э, пропаганда!», а вот прочтя его как бы с визой Уэллса, по-иному отнесется к нему.

Так все и получилось, и какую-то роль в достижении своей основной цели, ускорении открытия второго фронта, оно сыграло. Вот зачем я его ему писал.