- Книжниками стали мы. Слово живое позабыли. Пленочки все, кассеточки, а прийти к человеку и по душам поговорить с ним с глазу на глаз и некому.
Виктор широко улыбнулся и прижал к столу ладонь Отто, собравшегося вмешаться. Взглянул на бородача и вежливо обратился к тому:
- Зачем вы, Иван Спиридонович, дурака валяете? К чему вся эта трепотня про кассеточки с пленочками? Вы ведь прекрасно знаете, что от вас требуется, и, судя по всему, вознамерились набить себе цену. Или как понимать вас?
- А вот так, - произнес господин писатель, ставя опустевшую кофейную чашку на блюдечко, и указал на Отто: - Он же ко мне на "ты", на ступенечку ниже себя ставит в иерархии. Вот вы считаете, что я здесь, с вами, вы мне кофе поставили и водки пообещали, так я раб ваш?
- Ну что вы, Иван Спиридонович, - пьяненько вздохнул Отто и возвратился к хорошим манерам, - и в мыслях не было вас унизить. Как можно унижать такого человека?! Обидишь вас ненароком, унизить попробуешь, так вы куда-нибудь съедете. Кстати, куда вы думаете податься, если вам и здесь надоест?
Иван Спиридонович хотел ответить сразу, даже воздуха набрал в легкие, а затем выдохнул, передумал и оглянулся.
Это было все то же кафе "Русское аудио", тот же невозмутимый бармен с музыкой стоял сбоку, лишь аккордеониста у двери не было видно. А посетители, как обычно, приглашались к слушанию музыки, заказывая кассеты с виртуозно записанными мелодиями, качеством которых так гордилось "Русское аудио".
- Где же ваше место на свете, уважаемый Иван Спиридонович? - упрямо допытывался Отто. - Поведайте же наконец! Скажите, скажите...
- А знаешь, я тебя видел, - вдруг сказал бородатый и перевернул кофейную чашечку вверх дном. - Я на войне не был, так я ж тебя в кино видел, в том фильме, где фашист наших допрашивает. Ты был такой, как сейчас, гладенький, бритенький и такой же немилосердный. И так же говорил, уверял, что все равно расколется тот, кого ты допрашивал. Знаешь же, что никуда не денусь, вот и разговариваешь со мной так.
Отто демонстративно налил себе в рюмку из графинчика, из которого он не наливал никому больше, выпил и вежливо спросил у господина писателя:
- Ну так как будем разговаривать, на "ты" или на "вы"?
Бородатый не ответил. Тогда Отто добавил уже жестче:
- А раз тебе деваться некуда, то разговаривай вежливо. Разве я тебя обижал? Не обижал. Разве я на веревке тебя привел сюда? Не приводил. Мы с тобой беседуем не на равных, запомни, Иван! Я предложил тебе работу, выступить по радио, и жду ответа.
Иван Спиридонович жалобно взглянул на Виктора:
- Понимаешь, Виктор, ты ж того радио не слыхал, а у меня оно в ушах гудело: куда ручку приемника ни крутанешь, а оно - здрасьте! Какие у нас в глубинке, в провинции, развлечения? Выпить по капельке, с девками подурачиться, кино в клубе поглядеть, радио слушануть... С радио там все в порядке: коротковолновый приемник можно купить где угодно и слушать можно что угодно. Тогда и наслушался я новостей из ведомства Отто. До сих пор в ушах звенит. Поселившись на Западе, я пробовал нашарить те передачи в эфире, так черта ж с два!
- А здесь и приемники коротковолновые не в моде, - развел руками Виктор и взял наушник. - Хотите что-нибудь послушать, Иван Спиридоиович? Заказать вам любимую музычку? Кстати, что же это вы не пишете, герр писатель? Вы бы и печатным словом попробовали, а то все устным да устным...
К столику подошел и возвысился над ним официат с бумажным цветком при картузе и приготовился выслушать заказ - официанты в "Русском аудио" принимали также заказы на музыку. Писатель взглянул на гарсона, взял бороду в кулак и, проведя по ней ладонью, сказал:
- А я, знаете ли, стал здесь бесстрашен. С тех пор как здесь оказался и понял, что деваться некуда (вы тоже поняли), ничего не боюсь. Знаете, почему писатели много пишут? Потому что смерти боятся. Писательская неудержимость - от страха смерти, от желания запомниться, сохраниться в памяти, ни от чего больше... А я и смерти не боюсь уже - зачем писать? Да и для кого мне писать? Для России, которая, разинув рот, ждет моих откровений, что ли?.. Я вот пожил здесь и увидел, что тут шакал на шакале, и печенки выедают друг другу. На всех один пирожок, да и тот не ими печенный, вот и следят, чтобы кусков перекраивать не пришлось. Я здесь кому нужен? Как собака, которая не научилась ни лизать, ни гавкать: и здесь я чужак, и России у меня уже не будет...
Официант вытянулся, даже бумажный цветок у него на картузе шевельнулся от любопытства.
Читать дальше