А Ингер - Оливер Голдсмит

И всегда во время странствий и невзгод он с любовью вспоминал свою нищую родину, мечтал на склоне дней возвратиться в родные места и постоянно писал об этом в письмах. Любопытно, однако, что Голдсмит так ни разу больше и не побывал в родных краях. И дело здесь не только в том, что профессиональному литератору нечего было делать в этом глухом углу. Бессознательно он, по-видимому, понимал, что к этой беспечальной сельской идиллии нет возврата, да и сама она едва ли когда-нибудь реально существовала именно такой, какой представлялась теперь его воображению. В его сознании, как и в сознании тысяч вчерашних крестьян, неотступно мечтавших о возвращении к земле, к своему хозяйству, прошлое рисовалось безыскусственной поэтической пасторалью. Вот чем обусловлена удивительная поэтизация обыденного неприметного существования, мирного досуга и скромных радостей, которая разлита на страницах романа "Векфилдский священник", вот откуда щемящая боль, которая звучит в поэме "Покинутая деревня".

Голдсмита можно упрекнуть в непоследовательности. Но кто из просветителей, жаждавших общественных преобразований и устрашенных уже явственно ощутимыми плодами буржуазного прогресса, не испытывал колебаний, не начинал сомневаться в основных ценностях просветительской идеологии вере в непреоборимую силу разума, в существование естественных прав человека и т. д. Однако при этом у него были вполне определенные убеждения, и этот чудак умел их к тому же отстаивать. Он не посвящал своих произведений вельможам или государственным сановникам - факт по тем временам и тем более для литератора-разночинца исключительный. В чести у властей предержащих были продажные писаки и враги передовой мысли. Небезынтересен такой случай: в начале 70-х годов некий Битти опубликовал в Лондоне "Опыт об истине", после чего автора тотчас объявили борцом, отомставшим Вольтеру и прочим вольнодумцам за надругательство над христианством. Бездарный сочинитель был удостоен степени доктора гражданского права в Оксфорде, Георг II удостоил его аудиенции, ему была назначена пенсия (в то время как ходатайство друзей о пенсии для Голдсмита было безоговорочно отклонено), и, наконец, даже сэр Джошуа Рейнолдс не устоял и написал портрет новоиспеченного доктора при всех регалиях и со злополучным трактатом в руке. Здесь же ангел истины низвергал демонов неверия и лжи, коим художник придал некоторое сходство с Вольтером, Юмом и Гиббоном. Голдсмит был возмущен поступком Рейнолдса и напрямик высказал ему свое негодование. "Повергать столь возвышенного гения, как Вольтер, перед столь низким писакой, как Битти, недостойно вас. Битти и его опус будут через десять лет преданы забвению, тогда как слава Вольтера будет длиться вечно. Позаботьтесь о том, чтобы она не увековечила также и эту картину, к стыду такого человека, как вы". Видимо, убеждения Голдсмита несколько не совпадали с убеждениями сэра Джошуа Рейнолдса, а в таких случаях оппонента нередко объявляют лишенным всяких убеждений.

В своих воспоминаниях Рейнолдс видит причину многих из безрассудств Голдсмита в том, что "...большую часть своей молодости он провел среди отребья". Иначе говоря, и своим происхождением, и жизненным опытом, и симпатиями он теснее всего был связан с ирландским и английским крестьянством. Здесь лежат истоки подлинного демократизма, столь выделяющего его среди современных ему писателей, но здесь же и истоки многих его иллюзий, колебаний и даже известного консерватизма. Вот почему вольтерьянское свободомыслие и скептицизм в отношении многих феодальных институтов - монархии, религии и закона - уживаются у него с присущей крестьянству идеализацией патриархальных нравов, гуманного государя и веры дедов и прадедов.

Он все время колеблется между позициями Вольтера и Руссо. Причины такой непоследовательности следует, разумеется, искать не в свойствах натуры писателя или в недостаточной его образованности, а в объективных условиях тогдашней английской действительности. Об этом свидетельствуют следующие строки романа Голдсмита: "О великая свобода, кто только не поет тебе нынче хвалу? Я - за то, чтобы все были королями, я и сам не прочь быть королем. Каждый из нас имеет право на престол, мы все родились равными. Таково мое убеждение, я его разделяю с людьми, которых прозвали левеллерами. Они хотели создать общество, в котором все были бы одинаково свободны. Но, увы! - из этого ничего не получилось... кто посильнее да похитрее остальных, они-то и сделались хозяевами надо всеми". Здесь выражено глубокое разочарование в результатах английской буржуазной революции и неприятие современной писателю торгашеской Англии. Вот почему, сохраняя верность самым дорогим принципам просветительской идеологии, Голдсмит с такой силой выразил в своем творчестве начинающийся кризис этой идеологии и явился одним из зачинателей сентиментализма в европейской литературе.