Габриэль Городецкий - Роковой самообман

Негибкость позиции англичан заставила Сталина, из голого расчета, искать альтернативу в диалоге с немцами. Но окончательное решение было практически навязано ему 19 августа 1939 г., когда он получил примечательную информацию о долгосрочных и ближайших целях Гитлера. В докладе сообщалось, что фюрер намерен решить польскую проблему любой ценой, невзирая на риск войны на два фронта. Далее, Гитлер рассчитывал, что Москва «будет вести переговоры с нами, так как нисколько не заинтересована в конфликте с Германией и не захочет терпеть поражение из-за Англии и Франции». Для приверженцев модели «общности судеб» стоит отметить, что хотя документ провозглашал «этап нового Рапалло… сближения и экономического сотрудничества с Москвой», но там же подчеркивался временный характер «второго Рапалло», рассчитанного на ограниченный период, приблизительно в два года {38} 38 ГРУ ГШ РФ. On. 9157. Д. 2. Л. 418–431. Позднее Сталин получил перехваченные телеграммы Шуленбурга того же периода, подтверждавшие эту информацию. См., напр.: Там же. Л. 447, 453, 454. .

Ясно, что движущей силой всех событий, начиная фактически с Мюнхенского соглашения, была Германия… Сталину, как и англичанам, чтобы не спровоцировать агрессию, приходилось уступать требованиям немцев, граничащим с ультиматумом. Просматривая донесение от 19 августа, он тщательно подчеркнул толстым синим карандашом «совет» Гитлера принять проект соглашения, так как поведение Польши по отношению к Германии «может вызвать кризис в любой момент». Гитлер далее замечал, что со стороны Сталина будет мудро «не терять времени» {39} 39 Volkogonov D. Stalin: Triumph and Tragedy. London, 1992. P. 351. См. также: Альтернативы 1939-го // Известия. 1989. 21 авг. Еще одна блестящая новая интерпретация содержится в: Риббентроп — Молотов // Вопросы истории КПСС. 1988. № 8. . Решение также оправдывалось осознанием того факта, что англо-французская военная делегация, прибывшая в Москву морем во вторую неделю августа, не имела ни инструкций, ни полномочий и должна была постоянно консультироваться с Лондоном и Парижем {40} 40 См. замечательную дискуссию в: Fleischhauer I. Diplomatischer Widerstand gegen «Unternehmen Barbarossa». Berlin, 1991. S. 14–28. .

Все эти расчеты дали толчок к заключению соглашения. Советская политика по существу всегда была взвешенной Realpolitik {41} 41 Политика реальности (нем.). {42} 42 О реализме сталинской внешней политики см. с. 355–356 Заключения. . Сталин долго колебался, как обычно при формулировании внешней политики. В таких условиях могли возникнуть различные оппозиционные фракции. Главными оппонентами Литвинова, а следовательно, и системы коллективной безопасности были Молотов и Жданов. Их изоляционистские взгляды, однако, были направлены на ограждение Советского Союза от войны, неминуемо грозившей вспыхнуть в Европе, а не на поиски выхода революционной энергии {43} 43 На этом убедительно настаивает Дж. Хаслам (The Soviet Union and the Struggle for Collective Security in Europe, 1933–1939. London, 1984). См. также: Pons S. Stalin e la guerra inevitable, 1936–1941. Torino, 1995. . Сталин всегда использовал те возможности, какие появлялись в данный момент. Почти все 30-е гг. он был привержен идее коллективной безопасности, стараясь спасти Советский Союз от военной катастрофы, пока не разочаровался в этой идее в конце десятилетия. Учитывая его вполне понятные и постоянные подозрения о возможности примирения Англии с Германией, сомнительно, чтобы Сталин видел в пакте как таковом железную гарантию для западных границ Советского Союза. Он не вел ни к «скрепленному железом и кровью» братству с Германией, ни к возрождению давно забытой мечты о неудержимой экспансии.

Нейтралитет вряд ли можно истолковать как прелюдию к мировой революции, как требовала доктринерская интерпретация ленинской «пораженческой» позиции в империалистической войне. Он служил более земным интересам Советского Союза: не дать втянуть СССР в войну и обеспечить благоприятные условия для послевоенных переговоров о будущем Европы. Различным коммунистическим партиям было поручено всячески препятствовать распространению войны на Турцию и Юго-Восточную Европу {44} 44 О подобной опасности см. ниже, с. 115–120. . Предпосылка, лежавшая в основе советской внешней политики, была та, что Советский Союз «имеет достаточно "лебенсраум" у себя» {45} 45 АВП РФ. Ф. 077. Оп. 20. П. 109. Д. 3. Л. 15–17. Протокол встречи Шаронова, советского посла в Будапеште, с Рашичевым, югославским представителем в Будапеште, 11 янв. 1940. См. также: Коминтерн и вторая мировая война. М., 1994. Т. I. С. 122–124. ИККИ о войне на Балканах, 28 сент. 1939 г.; 1939: The Communist Party of Great Britain and the War / Ed. by J.Attfield, S.Williams. London, 1984; Childs D. The British Communist Party and the War, 1939–1941: Old Slogans Revived // Journal of Contemporary History. 1977. Vol. 12. № 12. . Объяснения, данные Сталиным не кому иному, как Председателю Коминтерна Димитрову, о причинах, заставивших его подписать пакт с немцами, лишены всяких идеологических соображений. Суть их — решительное нежелание становиться «наемником» Англии и Франции. Хотя можно усмотреть идеологическую перспективу в том, как он оправдывал раздел Польши, спрашивая со свойственным ему цинизмом: «Что плохого, если в результате расчленения Польши мы сможем распространить социалистическую систему на новые территории и народы?» Однако этот тонкий флер прикрывал чисто стратегические советские интересы, а также стремление побыстрее закончить войну, прежде чем Советский Союз окажется вовлеченным в конфликт {46} 46 Дневник Димитрова. 7 сент. 1939 г. См. также: Фирсов Ф.И. Архивы Коминтерна и внешняя политика СССР 1939–1941 гг. // Новая и новейшая история. 1992. № 6. С. 25. .