Михаил Зыгарь - Война и миф

— Если бы я был Россией, — скромно говорил активист, — я бы вообще никак не реагировал на действия эстонских властей. Ну или бы сразу ввел войска. Одно из двух.

— Дмитрий Кириллович, о чем вы говорите? — замахали на него руками женщины.

— Да! А почему Америке можно вводить войска в Ирак, а России нельзя? — спросил он.

Подошла группа немолодых женщин со стопкой распечатанных текстов военных песен.

— Давайте петь! Эстонцы любят, когда поют. У них ведь даже была поющая революция! Они поймут нас, если мы будем протестовать и петь!

Женщины нестройно, но задушевно спели «День Победы», «Синий платочек» и «Катюшу». Полицейские улыбались и даже сдержанно хлопали.

— Ну а теперь, может, «Священную войну»? — предложила одна из них. Остальные замахали:

— Что ты, что ты! Не надо провоцировать! Народу прибывало. Люди выглядели совсем не так, как те, что шли на кладбище. Здесь они выражали не скорбь, а протест. Девушка Наташа, например, пришла с пятилетней дочкой и мужем — но с ним уже весь день не разговаривала.

— Понимаете, он у меня литовец. А его Литва нам буквально ржавый нож в сердце воткнула. Литовское правительство заявило, что поддерживает перенос Бронзового солдата.

Муж Наташи хотел было спорить, но махнул рукой и пошел втыкать цветы в ограду.

— Почему вы пришли именно сюда, а не на военное кладбище? — спрашивал я у Виктора, художника, который приехал сюда на велосипеде с двумя детьми.

— Почему? Потому что это место — святое, — просто отвечал он.

Бывшая блокадница Руфина Аркадьевна со слезами на глазах буквально пытала французскую журналистку, которая пыталась взять у нее интервью:

— Скажите, неужели Европа хочет Третьей мировой войны? Я никогда и подумать не могла, что по всей Европе будут фашисты! Какой ужас! Скажите мне, неужели вы хотите войны?

Француженка не понимала, чего хочет Руфина Аркадьевна, и сама уже была готова расплакаться.

К вечеру людей на Тынисмяги становилось то больше, то снова меньше.

У активистов «Ночного дозора» закончились георгиевские ленточки, а их все просили.

— Ничего не будет. Все будет спокойно, — говорил мне один из дозоровцев, — просто те люди, которые разочаровались окончательно, будут действовать уже по-другому. Они будут проводить одиночные акции, более четко спланированные и более радикальные. Эти люди могут решить, что раз протесты ни к чему не приводят, надо бороться новыми методами.

— Дружочек мой, только ты туда не лезь, ладно? Не участвуй в этих радикальных акциях, — начали его уговаривать чуть ли не хором стоящие вокруг.

— Да я, наверное, и не буду. Найду себе работу — уеду в Россию жить.

Народ расходился.

— Я уверен, что никаких беспорядков больше уже не будет, — уверял меня в своем кабинете министр иностранных дел Эстонии Урмас Паэт. — Все позади. Может, в краткосрочной перспективе перенос памятника и привел к небольшой поляризации общества, но в долгосрочной перспективе это пойдет всем на пользу. Его больше никто не сможет использовать для провокаций. И вообще, я не понимаю, почему для русских символом является именно памятник, а не Русский театр или Русский культурный центр.

— Но ведь театр никто не пытается снести.

— Для нас памятник — символ оккупации.

— То есть вы считаете, что вы все сделали правильно и никаких ошибок не допустили?

— Именно так. И беспорядков не будет, — еще раз добавил министр.

Может быть, он настаивал так потому, что вчера в эстонской газете Postimees вышло интервью министра внутренних дел Юри Пихля. В нем он сказал о том, что я в своем предыдущем репортаже призывал жителей Таллинна выйти на Тынисмяги и устроить там акцию протеста — он именно так понял. Вот я теперь и не понимаю, правильно ли я все понял на этот раз. А понял я только то, что никто, оказывается, никого не понимает.

«Коммерсантъ», 10.05.2007