Марк Аврутин: Прав ли Виктор Суворов, переписывая историю войны

Сталин, по-видимому, хорошо представлял себе эту особенность Красной армии, состоявшую в сочетании двух факторов: устрашающего вида и практически полной беспомощности. В Польше, в странах Балтии, в Бессарабии и Буковине сыграл свою роль первый фактор, а в финской кампании — второй. Сталин, учитывая эту особенность своей армии, категорически отверг предложение Тимошенко и Жукова о нападении на боевые части вермахта. Он знал, что такая армия, которую Гитлер называл «паровым катком», способна лишь смять тыловые части. Совершенно правильно оценил эту особенность Гитлер и его генералы — предвоенного образца Красная армия была почти полностью разгромлена летом-осенью 1941 года.

Гитлер представлял себе Советский Союз огромным каменным колоссом на глиняных ногах, который развалится при первом же сильном ударе. Почти так и произошло, если под этим «колоссом» подразумевать только предвоенную армию. Но в этом-то и состоял просчет Гитлера, стоивший ему поражения в войне. Как ни странно, но его артистического воображения не хватило, чтобы представить степень тоталитаризма советской системы, многократно превосходившую тоталитаризм национал-социалистической системы. Гитлер не считал возможным вооружаться за счет снижения благосостояния своего народа, поэтому он был так поражен, когда обнаружил, что захваченная территория СССР представляла единую фабрику по производству оружия. Но территория этой «фабрики» простиралась далеко за пределы оккупированной немцами европейской части Союза. Созданная в начале 30-х годов военная промышленность непрерывно развивалась. Ежегодный прирост военной продукции втрое превосходил прирост продукции всей остальной промышленности Советского Союза.

Не менее потрясающими оказались возможности советской системы в плане тотальной мобилизации огромных людских ресурсов. Гитлер лишь после Сталинграда объявил тотальную мобилизацию. Но на практике она ограничилась только регистрацией мужчин в возрасте от 16 до 65 лет и женщин от 17 до 45 лет, пригодных для работы в военной промышленности. Советской же мобилизационной системе ежегодно удавалось с лихвой компенсировать миллионные потери Красной армии, не только поддерживая её численный состав, но и непрерывно его увеличивая.

Не сумел Гитлер предугадать и размеры иностранной помощи, которая уже с октября 1941 года непрерывным потоком пошла в Советский Союз и не прекращалась до самого конца войны. Только США поставили оружия, транспортных средств, одежды и продовольствия на общую сумму 9,5 миллиардов долларов. Это поистине гигантская сумма с учетом покупательной способности доллара в начале 40-х годов прошлого столетия. Несмотря на то, что буквально всё было ценным и важным, особо следует отметить поставку порядка 500 тысяч американских автомобилей — грузовиков и джипов, — без которых Красная армия была бы полностью лишена мобильности.

Поначалу Суворов произвел на историков впечатление шоумена, нечто вроде Жириновского образца 1941 года. Несколько вышедших книг с опровержением его концепции были либо совершенно беспомощными, как книги Габриэля Городецкого и Вл. Грызуна, либо были переполнены злобными оскорблениями в адрес автора «Ледокола», как, например, книга Мартиросяна.

Но Суворов все-таки дождался — начали появляться работы историков уже послесталинского периода с признанием того, что его теория «объясняет всё». По-видимому, их потрясло великолепное знание Суворовым дислокации всех советских дивизий накануне войны с именами их командиров, с количеством вооружения и пр., что особенно контрастировало с массой встречающихся ошибок и противоречий, как в работах советских военных историков, так и в мемуарах военачальников.

Однако эти знания сыграли с Виктором Суворовым злую шутку. Находясь под впечатлением от гигантских масштабов происходившего сосредоточения войск на западных границах СССР и начавшейся в стране мобилизации, он сделал вывод о невозможности находиться неопределенно долго в полностью мобилизованном состоянии. Но подобный вывод не бесспорен даже для такой маленькой страны, как Израиль, в истории которого был случай, когда мобилизацию отменили, а завершившаяся подготовка к войне не стала её началом. Что же говорить об огромном Советском Союзе, тем более в условиях сталинской деспотии, где законы рациональной логики сплошь и рядом игнорировались.

Итак, не начал бы Сталин войну летом 1941 года, даже если бы Красная армия достигла бы состояния «сверх боевой готовности». Подтверждений этому существует более, чем достаточно. Начать, хотя бы, с признания самого Сталина, сделанного им 19 августа 1939 года на заседании Политбюро, когда он сказал, что «…намерен использовать пакт с Германией, чтобы втянуть её в изнурительную войну с Западом. Тогда Советский Союз (т. е. Сталин) сможет сам определить момент своего вступления». В дневнике упоминавшегося уже Вс. Вишневского, хорошо информированного о намерениях «хозяина», находим: «Они хотят нашего нейтралитета, и потом расправы с нами; мы хотим их увязания в войне и затем расправы с ними» И, наконец, уже после подписания соглашения Сталин, не скрывая своей радости, прокомментировал: «Германия будет вести кровавую войну, которая обойдется ей большими потерями в людях и деньгах. Гитлер будет истощен. И тогда мы будем действовать согласно нашим планам».