Был положен Природой так,
Что мимо него пройти
Было невозможно.
Холодный
Холодом вечности,
С дырочкой у самого края,
Он удивил меня тем,
Что на нем просматривалось
Изображение женщины...
Это из лада “Лена”. В другом — снова о камне, и снова, как о живом существе:
Медленно, медленно снималась
Крепко прикипевшая
К телу моего камня рубашка.
И вдруг в комнату прорвалось солнце.
Лучи его упали
На обнаженные части камня,
Он весь заполыхал,
Задышал,
Ожил...
(Лад “Живой камень”)
Что это — стихи? Да. Хотя и нет в них рифмы, не соблюден размер... Зато есть присущая поэзии художественная выразительность: камень “холодный холодом вечности”, или: “прикипевшая к телу моего камня рубашка”... Не последнее дело для поэзии и оригинальная мысль, и глубокое чувство...
Тридцать прекрасных произведений, написанных поэтом в этой “манере”, составили совершенно оригинальную его книгу “Лады”, доставившую ему не меньше радости, чем солидный том “Избранного”, в который вошли традиционно исполненные стихи и поэмы. Ими он как бы напоминал читателям, с чего начинал, и вместе с тем заявлял, что и сегодня то “начало” им не забыто и он с одинаковым вдохновением работает и пером, и резцом-зубилом и умеет отшлифовывать, доводить до совершенства как поэтическую строку, так и камень.
Терпение, с каким он преодолевал сопротивление “материала” (а материал-то какой — камень!), подчеркивало главные черты его характера — упорство, одержимость, презрение к слабакам и хитрованам, утратившим чувство чести и достоинства. Именно такой вот характер и обусловленная им жажда поиска новых средств самовыражения принесли успех его стихотворению-балладе, едва ли не первому, написанному свободным стихом. Остановлюсь на нем подробней.
...Однажды (а было это в начале шестидесятых) случай свел его за одним столом с поэтом-сверстником, который во время войны “сделал все, чтобы жить поближе к тылу”.
И, видимо, своего добился...
...Потом он сочинил
Три томика стихов
О том, как он обижен
Тем, что не попал на фронт.
О том, что за своих друзей,
Погибших там,
Он будет мстить всю жизнь.
За столом “обиженный” читал стихотворение как раз из этого трехтомника, поражая слушающих не только артистичностью, хорошо отрепетированной на многочисленных “встречах с читателями”, но и яркими деталями костюма:
“Как змейка, / Галстук на нем / Откуда-то из Перу... / Кольцо на пальце / С острова Мадагаскар...”
Красной нитью через все стихотворение мысль: за погибших на фронте он “должен долюбить и додышать”... Слушая “жизнелюба”, поэт-фронтовик Гончаров с трудом сдерживает себя:
А если б я погиб —
Он жил бы за меня?
...Мне стало страшно.
А что, подумал я,
Что, если бы такая мысль
Явилась мне тогда, в бою?
Мне было б страшно
Оставить Родину
На этого, со змейкой!
Прошло не так уж много времени, и мы увидели, что страхи поэта были не зряшными...
С точки зрения поэтического ремесла самому поэту стихотворение показалось неплохой моделью, которую он должен иметь в виду при осуществлении новых замыслов. Так и случилось. Помня о той модели, он и создал книгу “Лады”. В той же “манере”, тем же “способом” написал потом и поэму “Художник”, лучшую, на мой взгляд, из созданных им.
...Тридцатые годы. Россия, как развороченный муравейник, вся в движении. Среди прочих событий, совпадавших по времени с “великим переломом”, выделяются революционным натиском действия воинствующих безбожников. У них свой устав, свой журнал, который так и называется — “Воинствующий безбожник”, и свой в доску “вождь” Емельян, как они считают, из крестьян, да и фамилия им говорила о том же: Ярославский!*
Будущему поэту в то время было 13—15 лет, и неудивительно, что все виденное и слышанное ему хорошо запомнилось. Собственно, одно из событий тех лет и легло в основу поэмы.
...В городе Дымске** все готово для взрыва одного из самых красивых, исполненных в русском стиле памятников архитектуры XVII века — храма Ильи Пророка. Кто отдал такой приказ, поэт не сообщает, и думаю — не по забывчивости... Он всего лишь констатирует:
В те годы
С востока и на запад,
С севера на юг
Пошла гулять беда...
Взрывались храмы.
Как редактор журнала, более двадцати лет имевший дело с цензорами, должен сказать: смелое заявление для того времени: по всей России “взрывались храмы”...
Читать дальше
