Григорий Гольденцвайг - Клуб, которого не было

– Да знаю я про голову! – смеется Брендан.

Не прошло и тысячи лет: на смертоносной притолоке красной лентой вылеплено: «HEAD!» Broken Social Scene оставит нам в наследство жизнеспасительную инсталляцию.

Впрочем, уже не нам. Анечка уезжает в Гоа. Олейников присоединится к ней попозже. Лика уходит работать в «Шанти». Я ухожу думать, куда я ухожу.

Дзен-буддист Андрей вчера проникся нашей беготней и принес из дома канадский флаг: ничто человеческое замдиректора не чуждо. Электрик Рахим закрепил красно-белый стяг на флагштоке у входа. Флаг вымок, разумеется. Я зря на Андрея сетую, и на подполковника зря, и на менеджеров, что шипят на расторопную Лику, – просто у них будет здесь другой клуб.

Недовольный Кевин Дрю первым поднимается по опасной лестнице. Сканеры высвечивают его на авансцене. Десяток шариков немедленно летит к ногам.

Топ-топ-топ-топ-топ. Штуки три – уничтожены. За два часа справятся со всеми.

Виновато улыбаюсь Николя. Он хохочет и машет мне рукой с ВИПа. Посольство на концерте в полном составе, от мала до велика. Не из-за флага и патриотических чувств, понятно. Из-за того, что пропустить этот концерт, находясь в городе, нельзя, невозможно.

– Мы Broken Social Scene, – говорит Кевин.

И еще два шарика – топ-топ, до свиданья.

Таню убили вчера ночью. Села не в ту машину. Нашли утром.

Слушай, я привез тебе из Роскильде датскую газету. Там Том Йорк похож на инопланетянина. Можно было бы приколоть к постеру Radiohead в съемной квартире. Несправедливо, что это я его увидел. И у меня остался твой «Ziggy Stardust». Я дослушаю. Я тебе потом отдам.

На

мосту

из Чарльзтауна

в город зима: снег

лупит по лицу, мост

открыт всем ветрам. Минус 15

на айфоне. Бостон в январе – не лучшее место для ленивых прогулок.

В Чарльзтауне мерзнут цветастые деревянные избы, на большой земле – жмутся друг к другу за витыми изгородями английские домины коричневого кирпича. До заиндевевшей истории Нового света – четыре часа китайским автобусом из Чайнатауна. Петербурга и в проекте не было, когда здесь открылся Гарвард.

Нет, до Симфонического зала пешком я отсюда точно не дойду. В метро немедленно. Не в последний раз гуляю – резных дверей, европейских кафе, вздернутых английских профилей настороже («стой, кто идет?») мне дали сегодня вдоволь. Вернусь летом.

Я могу сколь угодно себе врать, что трясся четыре часа по заснеженному хайвею из Нью-Йорка ради патриотической Тропы свободы и гарри-поттеровских кварталов Кембриджа. Даже Тонарм, посадивший меня с утра в китайскую таратайку, не поверит, что это из туристических побуждений: с ним-то у нас одинаково головы устроены. Это Аманде можно рассказывать. Я знаю, что мерзну здесь ради того, чтобы добраться до таунхауса у Симфонического, где под дверью сидит в снегу лилово-черный пупс: черные искусственные цисты у пупса в ногах и Аманде звонить один раз. А я – пальцы на морозе в звонок попадают не сразу – позвонил дважды.

– Ты так и будешь стоять? – строгий взъерошенный старец хорошо бы смотрелся в «Твин Пиксе».

– Здрасте, – бормочу я.

Почему у него в руках павлинье перо?

– Это ко мне, – кричит со второго этажа низкий голос. Обладательница контральто спускается по скрипучей лестнице, тянет меня за руку наверх два или три пролета туда, где камин освещает зловещий кукольный дом, брошенная на деревянный пол медвежья шкура прикрывает черную пустоту трещин, а за бесконечной стеной пыльных книг наверняка есть потайная дверь – не в страну чудес, так, на худой конец в голову Джона Малковича. В лофте под остроконечной крышей – черное-черное пианино с подсвечниками на передней панели. Вот про кого мне рассказывали страшную историю в детском саду. Здравствуйте, много о вас слышал.

Оформлять альбомы The Dresden Dolls Аманда Палмер могла бы не выходя из своего дома. Только камеру в руки и на спуск нажимай. Я был уверен, что она – раненый зверь, массивная самка, скрывающая крупные черты под гримом кабаре – все как на сцене. Я дурак. Она красавица.

Аманда закутывается в куртку, мы сворачиваем из заколдованного дома за угол – обедать.

– Равиоли будешь? – спрашивает Аманда. – Ресторан итальянский.

Я терроризировал всех, кто работает на Аманду, три года – с тех пор как застал ее на Роскильде и понял, что не видел концерта сильнее. За три года, добавившие к моей истории еще тысячу концертов, статус-кво не изменился. И не для того ли я в этот клуб ввязался, чтобы привезти The Dresden Dolls? Дремучее меломанство – стучать телеграммы агенту, менеджеру, артисту, поздравлять друг друга с праздниками, не пробалтываться журналистам, что барабанщик Брайан, без которого The Dresden Dolls не бывает, едет в тур с Nine Inch Nails, и покорно ждать снова. Всего-то три года. Промоутеры ждут годами, если не десятилетиями. У меня нет десятилетия в запасе. Мне нужно успеть. Вместо концерта – получил приглашение на обед.