Григорий Гольденцвайг - Клуб, которого не было

– Францию представляет Себастьян Теллье! Кавински отодвигает графин с водкой, вытягивается

вверх и становится еще длиннее. Вика откладывает вилку. В кадр вплывает окладистая борода Теллье.

– Внимание! Пожарная тревога! – вступает автоматическая баба.

– Merde! – брякает стаканом об стол Кавински.

– Это возмутительно! На Билане тоже так будет? – взвивается столик утонченных любителей «Евровидения».

Эдди включает запись бабы бэк-вокалом на своем телефоне.

Вика молча смотрит на меня.

– Лика, – звоню менеджеру. – Мы выключаем – нет, не дым-машину, а сигнализацию. Кто отвечать будет? Я буду. Я уйду через месяц, пусть хоть клуб юного пожарника здесь открывают.

Баба стихает через две минуты вместе с Теллье. Аня приносит Кавински еще бутылку водки. Извиняется.

– Эдди, – говорю я. – Мне кажется, ты хочешь немного поуправлять дым-машиной.

– Это можно, – без удивления соглашается Эдди. Кавински, бутылка и Аня перемещаются за вертушки.

«Евровидение» продолжается без звука.

– Это возмутительно! – кричат любители «Евровидения». – Сейчас же Билан будет!

Действительно, на экране Дима Билан. Только за вертушками уже Кавински: Эдди жмет на кнопку, и экран, столики, танцпол скрываются в дыму.

– Он мертвого поднимет, этот твой Кавински! – кричу на ухо Вике.

Дипработница чокается со мной бутылкой вина, пожимает плечами: не слышит. Подняв бутыль, ныряет в толпу – Свобода, ведущая народ. Набриолиненное французское электро – бонвиванская ода разврату: любители «Евровидения» вскакивают на стулья, Эдди упрямо жмет на кнопку дым-машины, Аня не без озабоченности несет сквозь бесконечное облако дыма еще бутылку водки – и это облако комнатного счастья накрывает нас с головой.

Дома куда как веселее, чем на концерте KISS.

Я посадил Эдди с подругой на такси до отеля. Надеюсь, они улетели в Тбилиси.

Анечка отвезла в отель Кавински. Пришлось, говорит, снимать с него ботинки – сам не мог. Обещал ей золотую клубную карту – вход во все парижские клубы. Месячный проездной.

Вика по состоянию здоровья взяла выходной на работе.

Дима Билан выиграл «Евровидение».

Broken Social Scene попеременно выбегают из-за обеденного стола, подбегают к высокому окну и разглядывают мокнущую под дождем толпу.

– Быстрей бы они внутрь попали, – роняет Брендан Каннинг.

У Каннинга, моего ровесника, бородища Деда Мороза, отчего он кажется намного старше: поверить, что грэмминосица Feist ему подруга и соратник, никак нельзя. Меж тем так и есть: двенадцать человек разматывали саундчек на четыре часа, выдували атмосферные партии, разворачивали помпезные оркестровки, оттачивая звук на каждом канале с не свойственным клетчатым рубашкам перфекционистским упорством.

Рейтинги – глупейшая вещь, но рейтинги, в которых эти одиннадцать похожих на лесорубов детин и девушка – главный инди-бенд в мире, определенно имеют под собой почву.

Я видел сет-лист. Знаю, что будет добрая половина Broken Social Scene – программа часа на два, не меньше.

Еще я видел кассу и смотрел вместе с Бренданом в окно: знаю, что в зале будет от силы человек триста. Никаких больше риторических вопросов – в десятимиллионном городе группа Broken Social Scene нужна мне, Николя, Олейникову, горстке друзей-журналистов. Все. Для них и делаем. Не удивляются же организаторы татарской дискотеки, что «Олимпийский» им не собрать. Жанр «для таких, как мы» – опасен. «Таких» может не оказаться. Поэтому спасибо, что триста человек.

– Welcome, yes, tickets are still available! – слышу знакомое звонкое. Спускаюсь вниз – у Лены в очереди сплошные экспаты. Мокрые все, дождь в Москве.

Поднимаюсь наверх: Broken Social Scene сидят с насупленными лицами. Борщ не угодил?

– Грегори, мы видели шарики, – объясняет Брендан. Канадское посольство прислало ящик шариков с канадским флагом.

– Это не годится, – Брендан сжимает шарик в руках, тот лопается, Брендан протягивает мне шмат белой резины. – Птицы в лесу это едят и умирают. Земля будет это переваривать триста лет. Я не хочу, чтобы это кидали на сцену.

Шарики не остановить: триста экспатов уже получили по шарику на входе. По-моему, это правильно, когда охранник после неизбежного «Колющее-режущее?» протягивает тебе шарик.

Поднимаемся с Бренданом в зал. Так и есть – весь зал в шариках с кленовым листом. Населению не жаль гибнущих птиц.

– Давай договоримся, – подмигиваю я. – Отнять эту вредоносную резину мы уже у них не сможем. Кидать на сцену они ее будут, к бабке не ходи. Лопайте эти шарики, если будут мешать, пожалуйста. А уборщица их потом в специальный мешок соберет – смотри, мы его вот здесь, с краю сцены спрячем. Осторожно: голова!