Иосиф Бродский - Сочинения Иосифа Бродского. Том VI

Как минимум, чтение поэзии — процесс поразительного языкового «погружения». И еще это в высшей степени экономичная форма умственного ускорения. На самом малом пространстве хорошее стихотворение покрывает огромную мыслительную территорию и часто в финале приносит читателю прозрение или откровение. Это происходит потому, что в процессе сочинения поэт применяет (по большей части, бессознательно) оба основных метода познания, доступных человеку как виду: западный и восточный. (Разумеется, они оба доступны любому, у кого имеются лобные доли, но различные традиции применяют их с различной степенью предубежденности.) Первый из них превыше всего ценит рациональное начало, то есть анализ. В социальных категориях он сопровождается самоутверждением человека и, в общем, иллюстрируется Декартовым «Cogito ergo sum». Второй главным образом полагается на интуитивный синтез, требует самоотрицания и наиболее ярко воплощен в Будде. Другими словами, стихотворение дает образец полноценной, без перекосов, деятельности человеческого разума. В этом и состоит главная привлекательность поэзии, помимо того, что она использует ритмические и эвфонические свойства языка, которые и сами по себе способны привести к откровениям. Стихотворение, в сущности, говорит читателю: «Будь как я». И во время чтения становишься тем, что ты читаешь, становишься состоянием языка, которое именуется стихотворением, и его прозрение или откровение оказываются твоими. Они остаются твоими и когда ты закрываешь книжку, поскольку нельзя вернуться назад, туда, где у тебя их еще не было. В этом и заключается суть эволюции.

Теперь: цель эволюции — не естественный отбор; ее нельзя описать формулами типа «выживает победитель» или «выживает пораженец». Если бы была справедлива первая из них, нам пришлось бы принять за образец Арнольда Шварценеггера, если бы была верна вторая, этически более приемлемая, нам пришлось бы удовлетвориться Вуди Алленом. Цель эволюции — хотите верьте, хотите нет — красота, которая переживает все иное и порождает истину просто потому, что она есть слияние разумного и чувственного. А поскольку красота всегда — в глазах того, что смотрит, во всей полноте она не может быть воплощена иначе как в словах. Вот здесь на сцену и выходит стихотворение, которое столь же безнадежно семантично, сколь и эвфонично.

По количеству накопленного в этой сфере ни один язык не сравнится с английским. Родиться в среде английского языка или же к нес влиться — величайший дар, который может выпасть на долю человека. Лишать его носителей неограниченного доступа к нему — антропологическое преступление. А именно к этому и сводится существующая система распространения поэзии. Я не вполне уверен, что хуже: жечь книги или не читать их. Думаю, однако, что «символическое» их издание лежит где-то посредине. Прошу прошения за столь резкую формулировку: но когда я думаю о написанных по-английски великих поэтических сочинениях, которые свезены на свалку забвения, с одной стороны, а с другой — представляю себе умопомрачительные демографические перспективы, я чувствую, что мы стоим на пороге колоссального культурного регресса. И беспокоюсь я не о культуре и не о судьбе сочинений великих и не столь великих поэтов. Тревожит меня другое: человек, не способный к членораздельной речи, не способный к адекватному словесному выражению, прибегает к действиям. Поскольку словарь действий ограничен, так сказать, нашим телом, человек непременно прибегнет к насильственным действиям. расширяя свой словарь оружием — там, где должен был бы встать эпитет.

Короче говоря, добрые милые старые привычки пора оставить. Необходимо организовать, в национальном масштабе, распространение поэзии — классической и современной. Заниматься этим, полагаю, должны частные фирмы, но при поддержке государства. «Целевую аудиторию» должно составлять население в возрасте пятнадцати лет и выше. Упор должен быть на американских классиков. Кого и что именно нужно издавать, должен решать комитет из двух или трех понимающих людей, то есть из поэтов. Университетских профессоров, с их идеологическими распрями, допускать к этому нельзя, ибо в этой области никто не полномочен давать рекомендации на каких бы то ни было основаниях, за исключением вкуса. Красота и сопутствующая ей истина не должны оказываться в подчинении у какой бы то ни было философской, политической и даже этической доктрины, ибо эстетика — мать этики, а не наоборот. Если вы так не считаете, припомните обстоятельства, при которых вы влюблялись.