Иосиф Бродский - Сочинения Иосифа Бродского. Том VI

Так что если “Дрозд в сумерках” — стихотворение о природе, то лишь наполовину, поскольку и поэт и птица суть производные природы, и лишь один из них, грубо говоря, не теряет надежды. Это скорее стихотворение о двух формах восприятия одной и той же реальности, то есть, несомненно, философская лирика. Здесь нет иерархии между надеждой и безнадежностью, которые в замечательно равных дозах распределены в стихотворении, чего нельзя сказать об их носителях, ибо наш дрозд, по правде говоря, недаром “старый”. Он немало повидал, и его “блаженная Надежда” столь же обоснованна, сколь и отсутствие таковой. В последней строке цезура, изолирующая слово “unaware” (“не подозревал”), достаточно красноречива, чтобы приглушить наши сожаления и оставить за последним словом утвердительную интонацию. В конце концов, “блаженная Надежда” — надежда на будущее, поэтому последнее слово здесь произносит разум.

V

Двенадцать лет спустя, но еще до того, как сокол ирландского барда взял курс на Вифлеем, в водах Атлантики затонул, столкнувшись с айсбергом, совершавший свой “девственный” [40] Так называют в Англии первый рейс. (Прим. перев.) рейс британский пассажирский лайнер “Титаник”. Погибло больше полутора тысяч человек. Считается, что это была первая из многих катастроф, которыми прославился век, о чьем приходе возвестил дрозд Томаса Гарди.

Стихотворение “The Convergence of the Twain” (“Схождение двоих”) было написано всего через две недели после катастрофы и вскоре — 14 мая — было напечатано. “Титаник” погиб 14 апреля. Другими словами, яростные споры по поводу причин катастрофы, судебный иск против пароходной компании, ужасающие рассказы спасшихся и т. д. — все это в момент сочинения стихотворения было еще впереди. То есть это, в общем, была “животная” реакция со стороны нашего поэта. Более того, в первой публикации тексту предшествовала шапка: “Импровизация на тему гибели „Титаника"”.

Какую же струну в душе Гарди затронула эта катастрофа? Обычно представители критического цеха трактуют “Схождение двоих” либо как осуждение поэтом присущих современному человеку иллюзий по поводу своего технического всемогущества, либо как песнь о расплате за людское тщеславие и стремление к чрезмерной роскоши. В стихотворении, несомненно, есть и то и другое. “Титаник” и сам был одновременно чудом современной техники и показухи. Однако нашего поэта айсберг интересует не меньше, чем корабль. И именно характерная треугольная форма айсберга определяет строфический рисунок стихотворения. Ту же роль неодушевленная природа “Формы из льда” (“A Shape of Ice”) играет по отношению к его содержанию.

При этом следует отметить, что треугольная форма вызывает ассоциации с кораблем, напоминая привычное изображение паруса. К тому же, учитывая архитектурное прошлое нашего поэта, эта форма, возможно, была для него связана с церковным зданием или с пирамидой. (В конце концов, в каждой трагедии таится загадка.) В стихотворении основанием такой пирамиды стал бы гекзаметр, где цезура разделяет шесть стоп на равные трехстопные звенья: это практически самый длинный размер, и к нему г-н Гарди испытывал особенную привязанность — может быть, потому, что самостоятельно выучил греческий язык.

Хотя его любовь к фигуративным стихам (пришедшим к нам от греческой поэзии александрийского периода) не следует преувеличивать, его предприимчивость по части строфического рисунка была достаточно значительной, чтобы он со вниманием относился к визуальному аспекту своих стихов, когда брался за это. Как бы там ни было, строфический рисунок “Схождения двоих” явно выбран сознательно, как то демонстрируют два трехстопника и один гекзаметр (обычно по-английски передающийся именно двумя трехстопниками — это тоже “схождение двоих”), скрепленные тройной рифмой.

I

In a solitude of the sea

Deep from human vanity,

And the Pride of Life that planned her, stilly couches she.

II

Steel chambers, late the pyres

Of her salamandrine fires,

Cold currents thrid, and turn to rhythmic tidal lyres.

III

Over the mirrors meant

To glass the opulent

The sea-worm crawls — grotesque, slimed, dumb, indifferent.

IV

Jewels in joy designed

To ravish the sensuous mind

Lie lightless, all their sparkles bleared and black and blind.

V

Dim moon-eyed fishes near

Gaze at the gilded gear

And query: “What does this vaingloriousness down here?”

VI

Well: while was fashioning

This creature of cleaving wing,

The Immanent Will that stirs and urges everything

VII

Prepared a sinister mate

For her — so gaily great —

A Shape of Ice, for the time far and dissociate.

VIII

And as the smart ship grew

In stature, grace, and hue

hi shadowy silent distance grew the Iceberg too.

IX

Alien they seemed to be: