Отар Кушанашвили: Я. Книга-месть

Будучи качественным журналистом, ВП остается качественным человеком.

Записной остряк, как и я, возведший оптимизм даже не в принцип, но в ранг генерального условия нормальной жизни.

Сила хороших парней в том, что они не любят стадности, у них инстинкт последнего героя, они ранимы, но они – идут.

Прежде я старался для девического вздоха, сейчас прозрел – стараюсь для себя.

Я – существо образцовой жизнерадостности, научившееся – внимание! – не реагировать на хулу, я – живая реликвия каменного века, неизбежно долговечная.

Буржуазным прищуром меня не очаровать, бодрячеством с помощью сленга не напугать.

Посему запомните: все попытки сделать из меня объект показательной порки чреваты тем, что вы услышите одно из крепких выражений дядюшки ОК: идите на хуй.

Я пошел в журналистику из-за Юрия Петровича Щекочихина, веселого праведника, человеколюбивого публициста и жлобоненавистника-депутата.

Я написал ему письмо из Кутаиси; судя по всему, из жалости он мне ответил. Завязалась переписка. Я ни говорить тогда, ни писать по-русски не умел, пребывал в юношеской нирване, как есть пошлый грузинский шестиклассник.

Я тогда не афишировал свое желание стать журналистом, потому что был убежден, что засмеют. «Во глубине кутаисских руд храните гордое терпенье». В школе я был мышкой, в письмах к Юрию Петровичу – возвышенным фанфароном.

Кто Вы по знаку зодиака? Случайно не скорпион?

Рак, погибель цивилизованного мира.

Он был… родным… вот это слово, мне кажется, точное.

Скольких людей он исцелил от душевного ненастья, скольким осветил тропы!

Мэтр – и какой-то полуграмотный сопляк из Кутаиси, один из миллиона, кто отнимал жемчужное время.

По мне, он был одним из самых значительных публицистов. У него было много подражателей, изображавших многозначительность при очевидной муторности.

Человек из другого измерения. С большими глазами, бестрепетный. Вот для кого идиома «нравственная норма» была не пустым звуком.

Он писал мне, что журналистика – самая вкусная, но и самая тяжеленная работа.

В рамках советской парадигмы он часто упирался в тупик, но не отступал.

Статьи, сценарии, пьесы.

Если я что-то и умею, этому я учился у Юрия Петровича Щекочихина.

Аминь.

Все эти годы я слышу в свой адрес одну похвалу на триста филиппик.

Креста на мне нет, божьей искры отродясь не было, и каждый год – каждый! – мне поют отходную.

Я крестовых походов против скептиков и маловеров не организовывал, а step by step, не торопясь, опрокидывал мнение обо мне как о дегенерате неожиданными поступками.

На смерть маленького гения Игорька Сорина из «Иванушек Интернешнл» я снял фильм (режиссер Сергей Дерябин), объясняющий магию его имени. Фильм внес смущение в телевизионную среду, отказывавшую мне в доверии, демонстрировавшую меня.

Я показал фильм в клубе «Кино» (одном из самых модных тогда), и, сколько помню, люди яростно хлопали и негромко плакали.

А я фильм про Сорина сохраню, детям покажу.

(Он был – утверждаю – гением.)

То был летний вечер, мы с другом Витковским перекусили в городе, поехали к Сорину, к тому моменту гению-анахорету, наверное, самому харизматичному артисту из всех, кого я видел (по крайности, мало найдется равных ему).

Он был один в квартире-студии, там везде валялась масса книг, дисков, фотографий, скомканных листков. Разумеется, пахло травой.

После кончины объявился миллион свидетелей, утверждавших, что ИС нюхал и кололся.

Я видел его странным, но утверждать…

Я знаю одно: Он был Маленьким Гением!

И если б История была подругой условному наклонению, он был бы сейчас Принцем, Ленни Кравитцем, Яном Брауном, хрупким Синатрой, наш маленький Сорин, оставивший нас одних наедине с нашими слезами и мыслями о хорошем.

…Многих 90-е погубили, по мне, они были целительными.

Дело в отношении. Для одних лампа струит свет, другим режет глаз.

Меня они – при всем наружном безумии – дисциплинировали. Говорю же, исцелили от зазнайства.

Я как будто специально нарывался, ломал дрова, в чем очень даже успел.

Я маниакально много работал, не зная устали, не ведая депрессий, педантично, шаг за шагом осваивая ремесло.