Александр Зиновьев - Два интервью с Александром Зиновьевым

— Конечно, страдал. Я писателем стал поздно — моя первая книжка была написана, когда мне было 54 года. В это время люди заканчивают литературную деятельность, уже собрание сочинений издают. А я до этого принадлежал к особой группе людей — к разговорщикам. В Советском Союзе существовало уникальное явление — интеллигентский фольклор. Были специалисты по разговорам. И у меня был свой «ассортимент» анекдотов. Причем я их сочинял, и в свое время было доказано, что эти анекдоты мною сочинялись.

— Любопытно: какие?

— Вот например. Одно время я был лектором городского комитета партии — правда, после курьезного случая меня убрали оттуда. А дело было так. В Артиллерийской академии висел лозунг: «Наша цель — коммунизм». Когда меня везли туда, я сказал сопровождающему меня майору: «А какое ваше учебное заведение — артиллерийское?» Он говорит: «Да». Я ему: «Посмотрите, какой у вас лозунг!». К моменту, когда лекция была закончена, этот лозунг уже сняли. И через некоторое время появился этот анекдот.

Так что, помимо основной профессии, я был специалистом по интеллигентскому фольклору. Моим амплуа были антимарксистские анекдоты-шуточки, такого же рода советские и целая серия коротких рассказов. Поэтому, когда я стал писать «Зияющие высоты», я просто включил туда все, что у меня хранилось в голове. Ничего этого я не записывал. Это была первая книга. В литературе я не был известен, писателем не считался, членом Союза писателей не был, диссидентом тоже не был. И поэтому, когда вышла первая книга — и вдруг такой успех, они все буквально просто заледенели, в том числе и русская эмигрантская среда. Так называемая «русская» — фактически этнических русских там было раз-два и обчелся. Из тех, кого я там знал, русским только Владимир Максимов был и еще я.

Вот так прошла вся эмиграция. Я, по существу, прожил в дремучем одиночестве все эти годы.

— И вот теперь вы возвращаетесь. Это ваше решение?

— Конечно, это было наше решение.

— А почему вы решили вернуться и почему именно сейчас?

— Я давно хотел вернуться. В 1 990 году кончился срок моего наказания, как раз 1 2 лет прошло, и горбачевским указом мне вернули гражданство. Изображают это дело как милосердный жест Горбачева, но это не так. Я по закону должен был вернуться, но обстоятельства стали складываться так, что мое возвращение сильно затянулось. Я не принял горбачевизм. Что это такое — мне было ясно с самого начала. Я опубликовал такие книги, как «Катастройка», «Горбачевизм» и другие с критикой уже этого режима.

Потом у меня была встреча с Ельциным во время дискуссии на французском телевидении, где я очень резко высказался о нем. Он тогда везде говорил, что он против привилегий, а я сказал ему: «Вы будете еще хуже». Он сказал: «Брежнев был маразматик», а я в ответ: «Погодите, с вами будет то же самое!» Это все записано на пленку. И после этого возвращаться в Россию? Мои книги продолжали бойкотироваться в России, и мне было даже небезопасно возвращаться сюда. Между прочим, пока мы жили на Западе, было два покушения на меня и две попытки похищения. Нас все время терроризировали так или иначе, шли угрозы одной дочери, потом и другой.

Но года три назад мы приняли твердое решение: возвращаемся! Запад стал уже невыносим. Однако возникли житейские трудности: квартиру, которую забрали при выезде, нам не возвращали, а средств на новую у нас не было, и все это тянулось и тянулось… В конце концов квартиру мы получили на льготных условиях благодаря Лужкову, усилиям других. Рыжков принимал участие, Зюганов, Бабурин — из Государственной думы, и была подмога от московских властей. Нам квартиру продали, но на льготных условиях. И на этом спасибо. Она в ужасном состоянии, ее ремонтировать надо. Но как только кончится ремонт, мы вернемся.

— Александр Александрович, 21 год назад вы уезжали, как тогда вы считали, с «зияющих высот» СССР. А на какие «высоты», российские, вы сейчас, по вашим оценкам, возвращаетесь?

— Ситуация в России мне хорошо известна. Я думаю, что она мне известна даже лучше, чем российским исследователям-социологам, политологам и так далее. Я не политолог, поэтому, скажем, политологический аспект мне неизвестен. Но с социологической точки зрения я на Западе имел неограниченную информацию о России. У меня сохранялись связи с массой учреждений. Я мог получить любые газеты, даже районные, с любого лопушочка Советского Союза и затем России. Причем информация была уже обработанная, «экстракт» — выдержки из статей, книжек. Любые данные на любую тему. Причем информационная техника там поставлена исключительно четко. Часто я приходил, просил данные по такой-то теме, это все стоило денег, конечно, зато через какое-то время — пожалуйста! Вся информация — как на блюдечке. Так что ситуацию в России я знал и знаю из достоверных источников.