Бранко Лазич: Исторический очерк: Никита Хрущев, Доклад на закрытом заседании XX Съезда КПСС

В 1960 году Хрущев не поколебался вступить в конфликт с другой великой державой коммунистического мира — Китаем, чего опасался делать даже Сталин. В 1962 году, как мы узнаем из книги Солженицына «Бодался теленок с дубом», Хрущев убедил членов политбюро, колебавшихся в этом вопросе, допустить публикацию «Одного дня Ивана Денисовича», — что позволило всему миру познакомиться с литературным гигантом.

А в конце жизни Хрущев решился на то, на что ни один советский руководитель, ни один первый секретарь компартий стран восточного блока никогда не решался, — он продиктовал воспоминания, прекрасно зная, что они появятся не в СССР, а в «капиталистическом мире».

Будущее покажет, сыграл ли Хрущев «объективно» отрицательную роль в коммунистическом движении. Для самого Хрущева его борьба со Сталиным исходила не из теоретических или исторических причин: она была исключительно политической. Он отнюдь не искал всей правды, восстановления справедливости, как впоследствии он хотел заставить людей поверить в это, — он искал прежде всего усиления своей позиции в качестве партийного вождя. Он предуготовил падение Берии в 1953 году, он был не чужд в истории отставки Маленкова в 1955 году с поста главы правительства, он готовился расправиться со всей сталинской гвардией. И по мере того, как этот проект становился все более и более отчетливым, старая сталинская гвардия, в интересах собственной защиты, решила устранить Хрущева. Этим и объясняется столкновение в июне 1957 года между Хрущевым и большей частью политбюро. Но в тот текущий момент — февраль 1956 года — когда Хрущев настаивает на необходимости разоблачения «культа личности», остальные члены предпочитают избегать открытого столкновения. Хрущев мог быть удовлетворен: за год до смерти Ленин осудил Сталина, но безрезультатно; три года спустя после смерти Сталина его продолжатель решил открыто приступить к подготовке политической смерти Сталина.

Двадцатый съезд компартии СССР производит иногда впечатление подобное тому, какое выносишь от театра одного актера; и этим единственным актером был Хрущев. Он произносит вступительную и заключительную речи, представляет отчетный доклад; он назначается председателем комиссии по составлению заключительной резолюции съезда и председателем нового Бюро по внутренним делам РСФСР. Но во всех этих событиях и действиях отсутствует основное — то есть доклад о «культе личности»; в крайне многословных отчетах по работе съезда, появляющихся в советской печати, нет ни одного слова об этом докладе.

И тем не менее, внимательное чтение «Правды» позволяет обнаружить некоторый указатель: 25 февраля официальный орган компартии СССР печатает отчет о пленарном заседании, состоявшемся утром 24, под председательством Первухина, и посвященного обсуждению доклада Булганина, связанного с рядом экономических вопросов. Но в этих отчетах ничего не говорится о том, чем именно занимались участники съезда вечером, — обычно второе заседание происходило как раз после обеда. На следующий день, 26 февраля «Правда» сообщила, что двадцатый съезд закончил в Кремле свою работу. И никаких сообщений в печати о том, было или нет утреннее пленарное заседание.

Как раз в эти дни — 24 февраля вечером и 25 на раннем рассвете — Хрущев знакомил делегатов со своим докладом «О культе личности и его последствиях». Конспиративность (по-русски в тексте. — А. Ю.) была безукоризненно соблюдена. Жертвами этой конспиративности стали несколько десятков делегаций «братских компартий», которые не были допущены на закрытое чтение. Но и этому «заговору молчания» Хрущев наносит удар: он решает информировать руководителей коммунистических иностранных делегаций как раз в тот момент, когда он произносит свою речь.

Лишний раз Хрущев пытается показать, до какой степени он отличается от Сталина, который не имел никакого уважения к иностранным коммунистам. Он попросту ставил их перед совершившимся фактом, даже когда речь шла о решениях, крайне важных для их собственного существования. Хрущев же счел необходимым держать «братские партии» в курсе того вопроса, который, в первую очередь, был внутренним делом советских.

Перевод этого доклада на закрытом заседании в то время не существовал еще ни на одном иностранном языке. Но среди наиболее важных представителей различных иностранных делегаций были бывшие сотрудники Коминтерна, долго жившие в СССР и понимавшие русский язык, как, например, поляк Берут, болгарин Червенков, венгр Ракоши, немец Ульбрихт или китаец Ван Шио-сян (учившийся пять лет в СССР). Несколько генеральных секретарей западных компартий также знали русский язык — Торез, Тольятти, Ибаррури, Копленик (Австрия). Многие годы они жили в СССР и вполне достаточно знали русский язык, чтобы понять содержание доклада (если требовалось, с помощью другого делегата, — напр., Торезу помогал Жорж Коньо).