Майкл Волф - Огонь и ярость. В Белом доме Трампа

Во время подписания Трамп улучил момент, чтобы осудить “ненависть, нетерпимость и насилие, проявленные многими сторонами” в Шарлотсвилле. Президента почти сразу же подвергли критике за то, что он, похоже, проигнорировал различия между сторонами – открытыми расистами и их противниками. Но, как уже давно смекнул Ричард Спенсер, отношение Трампа к ситуации было неоднозначным. Казалось бы, чего проще – осудить белых националистов, да еще и самозваных неонацистов, – но президент инстинктивно от этого удержался.

Только на следующее утро Белый дом, наконец, сделал попытку уточнить позицию Трампа с помощью официального заявления: “В своем вчерашнем заявлении президент самым решительным образом сказал, что осуждает любые формы насилия, нетерпимости и ненависти. Вне всяких сомнений осуждение распространяется на белых супремасистов, неонацистов из «Ку-клукс-клана» и все прочие экстремистские группировки. Президент призвал всех американцев объединиться”.

Но на самом деле он вовсе не осудил белых супремасистов, “Ку-клукс-клан” и неонацистов – и продолжал в этом упорствовать.

Трамп позвонил Бэннону в надежде, что тот поможет с аргументацией: “Куда это нас приведет? Они что, собираются снести монумент Вашингтона, гору Рашмор, Маунт-Вернон?” Бэннон, так и не получивший приглашения в Бедминстер, настаивал на такой позиции: президент должен осудить насилие и отморозков, но также заступиться за историю (пусть Трамп в ней и слабо разбирается). Если президент сделает акцент на буквальном значении памятников, это собьет с толку левых и успокоит правых.

Однако Джаред и Иванка при поддержке Келли настаивали на том, что президент должен вести себя в соответствии с должностью. Согласно их плану, Трамп должен вернуться в Белый дом и высказаться по поводу Шарлотсвилла, подвергнув серьезному порицанию группы ненависти и всех, кто призывает к расизму; словом, они подталкивали президента именно к той недвусмысленной позиции, которую, на что стратегически рассчитывал Спенсер, Трамп не готов был занять по собственной воле.

Бэннон, тоже чувствуя эти настроения у Трампа, стал воздействовать на Келли, уверяя генерала, что подход Джарванки выйдет боком: “Станет ясно, что президент не разделяет эту позицию всем сердцем”, – говорил Бэннон.

Президент прибыл в ремонтируемый Белый дом в понедельник утром, чуть раньше одиннадцати часов, где был встречен шквалом вопросов о Шарлотсвилле: “Вы осуждаете действия неонацистов? Вы осуждаете действия белых супремасистов?” Спустя полтора часа он уже стоял в зале для дипломатических приемов и, уставившись на экран телесуфлера, делал шестиминутное заявление.

Прежде чем перейти к сути вопроса: “Сегодня наша экономика сильна. Стоимость акций на фондовом рынке достигает рекордных цифр, безработица упала до минимального уровня за шестнадцать лет, а бизнес настроен более оптимистично, чем когда-либо. Фирмы возвращаются в США и привозят с собой новые рабочие места. Мы уже создали миллион рабочих мест после того, как я стал президентом”.

И только потом: “Мы должны любить друг друга, хорошо относиться друг к другу и объединиться в осуждении ненависти, нетерпимости и насилия… Мы должны вспомнить об узах любви и преданности, которые объединяют американцев… Расизм – зло. И те, кто порождает насилие во имя расизма, – преступники и бандиты, включая «Ку-клукс-клан», неонацистов, белых супремасистов и другие группы ненависти, питающие отвращение ко всему, чем мы как американцы дорожим”.

Это был вынужденный подхалимаж. Подобная мизансцена уже имела место во время предвыборной кампании, когда Трамп взял обратно свои обвинения в адрес Обамы, что тот, дескать, родился не в США: масса отвлекающих маневров, запудривание мозгов, а потом сдавленное, еле слышное признание. Вот и сейчас Трамп выглядел так же, склонившись перед неизбежным и приняв правильную точку зрения по Шарлотсвиллу, – точь-в-точь ребенок, которому учитель дал взбучку. Обиженный и раздосадованный, он явно читал свою речь через силу.

В сущности, это его заявление, соответствующее должности президента, никто особо не оценил; репортеры тут же засыпали его вопросами, почему он так долго не высказывался на эту тему. И когда Трамп вернулся на борт “вертолета номер один”, чтобы отправиться на военную базу Эндрюс, а потом на Манхэттен и в свою Башню, настроение у него было так себе, в стиле “я же вам говорил”. В частной беседе он пытался рассуждать, зачем кому-то хочется вступить в “Ку-клукс-клан” – а что если эти люди уже и не разделяют убеждения “Ку-клукс-клана”? С другой стороны, может, и у “Ку-клукс-клана” сейчас другие убеждения, чем раньше, да и кто вообще знает, во что они теперь верят? В сущности, признался однажды президент, его отца обвиняли в участии в “Ку-клукс-клане” – и это неправда. (А на самом деле, правда.)