Михаил Лифшиц - Карл Маркс и современная культура

Опыт веков говорит, что такая проповедь никогда не приводила ни к чему реальному, кроме укрепления рабства и возвышения особой касты, берущей на себя роль общественной совести. Стало быть, этот путь не годится. Его отвергает Маркс в своей речи на митинге после окончания Гаагского конгресса Интернационала. Остается путь власти. Овладение ею может быть мирным в одних странах (в 1872 году Маркс считал, что это возможно, по крайней мере, в Америке и Англии), оно может потребовать применения силы в других.

Но разве такие средства, как насилие, не искажают цель, не подвергают коммунистов опасности самых страшных ошибок, не ставят их на одну доску со старым, грязным обществом? Мы можем ответить критикам марксизма словами Энгельса. Объясняя датскому социалисту Триру свой взгляд на отношение целей и средств, мирных и насильственных, он писал: "Такая политика требует проницательности и характера, но какая же политика этого не требует? Она подвергает нас опасности коррупции, говорят анархисты и друг Моррис. Да, если рабочий класс состоит из глупцов, безвольных людей и просто-напросто продажных негодяев, тогда самое лучшее нам тотчас же убираться восвояси, тогда пролетариату и всем нам нечего делать на политической арене. Пролетариат, как и все другие партии, быстрее всего учится на своих собственных ошибках, и никто не может полностью уберечь его от этих ошибок" (37, 276).

Спор о насилии - одна из обычных тем современной общественной мысли. В открытом насилии не нуждаются те классовые силы, господство которых достаточно прочно и без него, ибо это господство опирается на экономическую власть, разобщение нации, привычку держать руки по швам и другие подобные факторы. Элемент принуждения невидимо присутствует во всем. Тираж меняет значение идей. В некоторых странах можно ругать правительство, но это часто бывает похоже на изображение говорящего человека в кино, когда звука нет. Для любой идеи нужен звук. Реклама и постоянное настойчивое внушение известных оттенков мысли суть реальные факторы, действующие принудительно без палки, а всякое представление о свободном движении идей, лишенных земного тяготения,- мечта обывателя, живущего в счастливой Аркадии своего невежества.

Только очень наивный человек может думать, что радиостанции западных держав хлопочут о недостатках жизни в других странах из чистой любви к человечеству. За ними - гора денег и грозный призрак власти. Неглупые люди, нанятые расчетливым хозяином, излагают его заинтересованную точку зрения, делая это складно, добросовестно, иногда с юмором или чувством собственного достоинства, как любой служащий в хорошем коммерческом заведении.

Человек XX века знает или, по крайней мере, должен знать, что атмосфера невесомости добра, его свободы от материальных фактов и сил, обманчива. Спокойствие силы не дает сильному никакого морального права гордиться своим миролюбием, тем более что при первой необходимости он показывает зубы. Либерализм, бесспорно, лучше политики концлагерей и крематориев, но пропаганда идей формальной демократии как безусловной ценности есть лицемерие, в лучшем случае это наивность.

Поэтому не отказ от практических средств, а действительный контроль над вещественными силами общества, невозможный без сочетания фактической власти с оживляющим ее нравственным содержанием народного подъема,- вот путь марксизма. Дело не в том, что существуют хорошие и плохие средства. Наука хорошее средство, а сколько зла она может принести в нечистых руках! На эту тему написано множество фантастических романов, да и сама действительность страшнее любой фантазии. С другой стороны, насилие - дурное средство. Само по себе оно отвратительно, однако решимость применить оружие в правом деле есть признак нравственного мужества. "Есть ли разница между убийством с целью грабежа и убийством насильника?" - спрашивал Ленин*.

______________ * Ленин В. И. Поли собр. соч., т. 35, с. 364.

В самом деле, чем можно ответить на этот вопрос, требующий прямого выбора? Идеей мирного сопротивления злу? Но даже сторонники этой теории завели у себя танки и самолеты, как только они создали свое государство. Идеалом чистой науки? Но за последние десятилетия наука так запуталась в делах мира сего, что ею злоупотребляют не меньше, чем любой революционной идеей. Стоять же воплощенной укоризной над своей эпохой, придумывая для нее устрашающие названия, вроде "эпохи дезагрегации", "эпохи отчуждения", "эпохи страха", это вообще не выход для серьезной мысли, это нравственная поза, не более.