Михаил Лифшиц - На деревню дедушке (В мире эстетики)

Да, милый дедушка, на это надо обратить. И обратите еще на то, что одни и те же сикамбры, как я вам докладывал, справляют день ангела и на Онуфрия, и на Антона. Всегда они первые ученики, всегда любезны сердцу движущейся эстетики, а другим бывает вливание или начет. Обыкновенной голове этого не понять, это кажется странным, как принцип неопределенности в новой физике. Но, может быть, я здесь что-то недопонимаю? И, может быть, в этом особая закономерность состоит, и человек современной эпохи должен привыкнуть к ней, глядя на эти явления странного мира не моргнув глазом, а то начнешь моргать - сейчас тебя оформят как темного консерватора.

Однако удивительная эта русская литература! Как она все вперед видела! Вот я вам только что Ратазяева привел, а помните более известную фигуру образ Угрюм-Бурчеева в произведении М.Е.Салтыкова-Щедрина "История одного города"? Я без сравнений говорю, пусть никто не обидится. Дайте мне, пожалуйста, анализ этого образа - кто такой Угрюм-Бурчеев, консерватор или новатор? Как сказать. С одной стороны, цепенящий взор, сюртук военного покроя и сочиненный Бородавкиным "Устав о непреклонном сечении" в правой руке. А с другой стороны, куда он левой указывает? Какое вторжение в жизнь, какая широта задуманных преобразований - какой артист, свободный от копирования и фотографирования, творящий нечто новое вопреки естеству природы, погиб в этом человеке!

Утопия прямых линий, в которую он хотел вогнать потрясенное население города Глупова, показывает, что Угрюм-Бурчеев был знаком с архитектурой. Его мечта восходит по крайней мере ко временам французской революции, к доктрине Леду и эстетическим теориям некоторых членов Конвента, желавших упразднить рисование с натуры в пользу честной и прямой линейки. Но куда там! В свою очередь, знаменитый градоначальник развил эстетику чистых линий со страшной силой и заложил основы будущего без всяких украшений. Старый Глупов был срыт с лица земли, возник проект нового города с центральной площадью, откуда в разные стороны бежали прямые улицы-роты. Даже река не могла больше течь, повинуясь своим стихийным законам. "Уйму я ее, уйму!" - сказал Угрюм-Бурчеев и бросил на борьбу с ней все население. Одним словом, тут обозначился "целый систематический бред" или, еще лучше, по замечательному выражению Щедрина, "нарочитое упразднение естества". Недаром даже привычное ко всему местное население закачалось - ибо такое усилие творческой воли вызвало у него не простой страх, связанный с чувством личного самосохранения, а поистине трансцендентный ужас, опасение за человеческую природу вообще". По секрету вам скажу, милый дедушка, что нарочитое упразднение естества есть любимая мечта всей новейшей эстетики, начиная с кубизма.

Коснувшись деятельности Угрюм-Бурчеева, нельзя пройти мимо общественной стороны его новаторства. Щедрин отмечает, что сей градоначальник не имел желания сделаться благодетелем человечества. Для такого программирования у него просто серого вещества не хватило. "Лишь в позднейшие времена почти на наших глазах, - пишет автор "Истории одного города", - мысль о сочетании прямолинейности с идеей всеобщего осчастливления была возведена в довольно сложную и неизъятую идеологических ухищрений административную теорию, но нивеляторы старого закала, подобно Угрюм-Бурчееву, действовали в простоте души по инстинктивному отвращению от всякой кривой линии и всяких зигзагов и извилин", Угрюм-Бурчеев был, так сказать, бессознательным предшественником той странной смеси новаторства и консерватизма, которая одним концом уходит во времена Котошихина, а другим прямо в "казарменный коммунизм" упирается. Вы понимаете, милый дедушка, что всякая угрюм-бурчеевщина, даже в самой левой одежде, не наше дело. Однако попытки такого новаторства в прежние времена на отдельных участках имели место.

Между прочим, напомню еще раз о Хулио Хуренито, учителе модернизма и всеобщей ликвидации. Один из его апостолов - Карл Шмидт мечтал об организованной жизни в масштабе вселенной. Этот Шмидт был не то крайним социалистом, не то прусским патриотом, что не так удивительно, ибо уже во времена Энгельса в Пруссии каждая ротная швальня считалась социализмом. Итак, он оставил точный план распределения времени отдельной личности, и все снизу доверху у него было обдумано, - детские дома, трудовые колонии, общежития, столовые, депо развлечений и т.д. Полная победа планового начала над стихией достигла своей вершины в области искусства.