Откуда они знают – меня это даже не беспокоило. Знают, конечно, все знают, и только как мне со всем этим быть, вот этого я не понимал совсем. Пока я в палате – хорошо, а дальше? Молчать, говорить, писать? Пока я об этом думал, пришло письмо, настоящее бумажное письмо в конверте – Международный Фонд социально-экономических и политологических исследований предлагает мне пройти курс реабилитации в клинике Тель-а-Шомер в Израиле. На реабилитацию мне было плевать, я и дома могу реабилитироваться, но фонд, его фонд – значит, меня не бросили, значит, все будет в порядке. Когда я встал на костыли, просто поехал в аэропорт и полетел в Тель-Авив – черт его знает, может, и я теперь меченосец?
В израильской клинике было скучно, но в палате был вай-фай, и я пролеживал свободные от реабилитационных мероприятий часы, оставаясь в родном российском информационном пространстве – тогда как раз прошли столкновения футбольных фанатов на Манежной площади, и в газетах много писали о поднимающем голову русском фашизме, приводя в пример среди прочего и покушение на мою жизнь, так взбудоражившее все российское общество, в том числе и президента Медведева – это было время, когда Путин оставил его в Кремле вместо себя, и многие, да и я не исключение, думали, что это и есть новая перестройка по типу той, которая была в восемьдесят пятом году. Удивительно, но Медведев как раз в те же дни собрался в Израиль, точнее – в палестинскую автономию, у которой случился очередной виток дружбы с Россией, что-то они там, кажется, должны были подписать. Я допускал, конечно, что Медведев заедет навестить меня – он, еще когда я лежал в реанимации, сделал по моему поводу несколько заявлений, о которых я не знал, зато знали и врачи, и вообще все, и это здорово мне помогло и в прямом медицинском смысле, и в смысле, как это принято называть, моральной поддержки. В общем, я бы не удивился, если бы двери моей израильской больничной палаты распахнулись, и в нее вошел бы российский президент.
И мы действительно встретились, только для этого мне пришлось встать и добраться до Медведева самому – позвонили его люди и сказали, что он хочет «пожать мне руку». Я приехал в Иерихон, город, стены которого когда-то пали от звука трубы Иисуса Навина, и с тех пор в городе ничего особенно не ремонтировалось, и среди этих руин палестинские власти нашли какой-то участок, который они решили подарить российскому государству в знак дружбы. Медведев приехал принимать подарок.
Мы встретились в каком-то обнесенном каменным забором дворе – там был, что ли, сад, и в этом саду у российского президента была какая-то торжественная церемония. Охрана российской стороны велела мне стоять у ворот с внутренней стороны, и я стоял, слушая, как за деревьями фальшивит палестинский военный оркестр. На крышах домов по ту сторону забора дежурили, не скрываясь, снайперы, один даже целился в меня, и, глядя в его прицел со стороны жертвы, я вдруг подумал, что никогда не чувствовал себя в такой безопасности, вот ведь парадокс. Медведев появился неожиданно, один, без сопровождения. Действительно протянул мне руку, спросил про здоровье, потом про «творческие планы» и, – я сразу понял, что ради этих слов все и затевалось, – добавил:
– Надеюсь, случившееся с вами убедило вас, что перестройкой интересоваться лучше не стоит, забудьте о перестройке, пусть мертвые хоронят своих мертвецов, а вы же еще молодой, вам жить. Не надо, не лезьте в это. Времена меченосцев прошли, войны давно кончились, и зачем ворошить прошлое – дайте спокойно дожить тем, кто дожил, и не тревожьте тех, кто умер, очень вас прошу.
Посмотрел мне в глаза – мне показалось, просительно, – еще раз пожал руку и исчез в саду. Офицер в черной форме, то ли араб, то ли наш чеченец («доминирующая нация») открыл передо мной ворота. Я вышел – все, безопасность закончилась, и как теперь дальше жить?
– Коллеги, поздравляю! – Соломон отошел от микрофона и, под аплодисменты зала, выдрал из пола позади стола президиума древко с российским триколором. Подержал флаг в руках на весу, замер, задумался, а тут еще фотографы, и Соломон понимал, что вот этот кадр, «я и флаг» – он уже навсегда, только непонятно пока, для музеев или для архива областного УФСБ. Посмотрел по сторонам, поймал испуганный взгляд губернатора, а губернатор вдруг сердито и шепотом сказал Соломону: «В жопу себе засунь», и Соломон очнулся, сел на корточки и бережно, чтобы не писали потом, что бросил, положил флаг на пол перед трибуной. Зал продолжал аплодировать.
Читать дальше