Олег Кашин - Горби-дрим

Когда столетие праздновали в Москве, и Брежнев с кремлевской трибуны декламировал Маяковского насчет того, что Ленин жил, Ленин жив, он, сидя в зале, понял вдруг значение слова «совок», которому за завтраком научил его Суслов. Совок – это совсем не синоним советского, совок – это именно когда Брежнев читает стихи, а пять тысяч идиотов в зале делают вид, что им это нравится.

После заседания его тронул за плечо кто-то незнакомый – здравствуйте, давно хотел познакомиться, заочно-то мы с вами знакомы с сорок восьмого года, помните? Он узнал министра иностранных дел Громыко, дипломата, о котором Сталин говорил, что он меченосец. Договорились поужинать. Громыко позвал к себе на работу.

За окном югославские строители, несмотря на поздний час, строили башни-близнецы новой гостиницы «Белград», в кабинете было шумно, но почему-то уютно. Громыко сидел, по-американски закинув ноги на стол, и курил трубку – оказалось, подарок Сталина, он ее только в кабинете курит, никуда не выносит.

– Я наводил о вас справки, когда Сталин мне написал, что вы теперь работаете у нас в наркомате, – сказал Громыко.

– Наркомате иностранных дел? – удивился он. В дипломаты его еще никто не записывал.

– Нет, магии. А, вы же не знаете – товарищ Сталин называл нашу группу наркоматом магии, потому что о нас никто не знает, а мы решаем все. Слушайте, как там в Ставрополе? Правду ли говорят, что в магазинах иногда не бывает мяса?

Пока он решал, стоит ли дискутировать с дипломатом о мясе, Громыко сам сменил тему и начал рассуждать о международной обстановке – в Чехословакию войска вели правильно, но больше так не надо, а то на Западе сейчас у власти в основном люди мягкотелые и трусливые, они решат, что так и надо, и потом хлопот не оберешься доказывать им, что Советский Союз – империя зла; Громыко так и сказал – «империя зла». Он хотел бы, чтобы хотя бы в Америке президентом стал бы какой-нибудь ковбой из Голливуда, который объявил бы Советам новый крестовый поход, а то вся эта мода на мирное сосуществование может привести к тому, что уже капиталистическое окружение станет опорой советской власти, «и хрен мы с тобой тогда ее развалим». Дальше Громыко говорил про китайцев – было бы здорово как-нибудь подружить их с Западом, а то, не дай Бог, Мао умрет, и его преемники захотят вернуться к «великой дружбе» с нами, а там и Андропов подоспеет со своим последним боем империализму. «Я говорил Ротшильду, что Китай нужен международному капиталу хотя бы как сборочный цех, а еще лучше швейный, просто представь – сотни миллионов рабочих почти бесплатно шьют смокинги и собирают телевизоры. Обещали подумать, жду теперь». Он с любопытством смотрел на Громыко – так вот, какая ты, международная политика.

Прощались уже друзьями. Громыко, пожимая ему руку, говорил, что все-таки Суслов не ошибается в людях, а Сталин и подавно не ошибался, и что он, Громыко, очень рад, что в их наркомате есть такой человек – да, он понимает, что долго ждать всегда неприятно, но надо пока посидеть в Ставрополе, потому что в Москву надо переезжать только на важную должность в ЦК, ни в коем случае не в министерства, «это могила».

– Уютная у вас могила, товарищ министр, – улыбнулся он в ответ.

– Язва, – Громыко бережно отложил сталинскую трубку. – Ладно, шагай, встретимся в ЦК.

В ЦК его забрали только через восемь лет – позвонил Суслов и сказал, что пора, освободилось место секретаря по сельскому хозяйству, не Бог весть что, но надо ведь с чего-то начинать. К тому времени он уже руководил всем краем и, что его самого ввергало в некоторый ужас, губернатором ему быть даже нравилось – жизнь шла к пятому десятку, он полысел, мир спасать уже хотелось не очень, а кем хотелось бы быть, так это таким старосветским помещиком, который ест, допустим, вареники, и горя не знает, ни о чем больше не думает. Его действительно звали в Москву каждый год, инициативу проявляли то Андропов, то еще кто-нибудь из отдыхавших в Кисловодске членов политбюро – курортный губернатор нравился всем, и после каждого сезона отпусков из Москвы приходила очередная шифротелеграмма – выдвигаем вас на должность министра сельского хозяйства, выдвигаем вас на должность заместителя председателя Госплана. Однажды пришла даже рекомендация на пост генерального, – нет, не секретаря, прокурора, и он не выдержал, позвонил Суслову – «Михаил Андреевич, что за издевательство?» Суслов хохотал и цитировал Евтушенко – «Я делаю себе карьеру тем, что не делаю ее».