Дмитрий Быков - Статьи из журнала «GQ»

Да, они действовали чудовищными методами; да, я никому не пожелаю быть их современниками; да, их Посещение было жестоким, как всякое Посещение. Говорят же и о тяжело больном — «Бог посетил», это такое русское выражение. Богу нужно место, где расположиться, он многое вокруг себя крушит, он строит себе жилье, мало похожее на обычные человеческие жилища (об этом был у Борхеса занятный рассказ). Больше того, Бог ни одного желания не исполняет просто так, он требует жертвы, и жертву эту вынужден приносить как раз тот, у кого самые благие намерения. Да, на пути к Золотому Шару, исполняющему желания, надо было пожертвовать самым обаятельным героем повести. И вдобавок этот шар исполняет вовсе не те желания, которые ты произносишь вслух. Но по крайней мере он это умеет, а больше никто на свете не умеет ничего подобного. Советский Союз был страной, в которой побывал Бог, и никому из живущих в России мало не показалось — в Зоне у Стругацких тоже целые кварталы обезлюдели, да вдобавок покойники на кладбище воскресли. Думаю, это недвусмысленный намек на утопические раннекоммунистические мечтания о воскрешении мертвых, ранний советский космизм, выросший из «Философии общего дела» Николая Федорова. В общем, малоприятное это дело, — но никто и не обещал, что Бог при своих визитах будет заботиться о комфорте принимающей стороны. Мне сразу напомнят репрессии, катастрофу целых сословий, истребление всего живого, — но ведь в Библии никогда без этого не обходилось. Тогда Бог чаще посещал человечество, и это всегда было очень травматично. Это вам не пошляк Воланд, заехавший со свитой и всего-то истребивший одного глупого РАППовца. Это серьезная катастрофа — социальная, экологическая и антропологическая. Но через эту дыру, пробитую Посещением, входит будущее. А больше оно никак не входит. И те, кто совершал эту революцию, были зауряднейшими людьми, — но попавшими в магнитное поле Большой Истории, индуцированными им, обнаружившими в себе уникальные дарования; и в Посещении, как хотите, есть величие.

Конечно, у нас ничего не получилось. Но тот, кто не дошел до вершины горы, все-таки поднялся выше того, кто вскарабкался на болотную кочку. Это сказал другой фантаст, Вадим Шефнер, в повести «Девушка у обрыва». Россия не дошла ни до каких сияющих вершин, но она поднялась выше остального мира. Потому и свалилась ниже уровня моря. Но это ничего — от Посещения кое-что осталось, распродажей и разграблением этих остатков мы до сих пор живем, и дети, индуцированные этим Посещением, вырастут не совсем обычными. У Стругацких Мартышка сделана явным уродом, — но это для нас она урод, переставший разговаривать и только страшно скрипящий не своим голосом по ночам. А так-то она вполне может быть тем самым светлым человеком будущего, о котором грезили лучшие умы.

Так вот, мы — эти облученные дети. Мы видели реальность, какова она была. Но за этой реальностью видели мы и кое-что другое. И сделать из нас обычных людей, больше всего озабоченных консьюмеризмом, не удастся уже никому. Потому что мы запомнили правильные слова. Жизнь чего-то стоит лишь тогда, когда есть вещи подороже. А разговоры о стабильности, национализм как вершина интеллектуальных достижений и панический страх перед любыми проявлениями нестандартности — они ненадолго. До нового восхождения. Или до нового Посещения.

№ 6, июнь 2008 года

Детям не разрешается ходить по газонам — беря пример со взрослых, они будут на газонах выпивать.

Колумнист что видит, то и поет, а вижу я перед собой «Артек» и нескольких дружественных вожатых, с которыми в очередной крымский приезд обсуждаю насущные темы. В «Артеке», слава богу, до сих пор не утрачен навык серьезного разговора на абстрактные с виду, но глубоко прикладные темы. Дебатируется вопрос о воспитании детей в мире, лишенном внятных параметров: чему учить, какие прописи повторять?

И тут завсектором экстремального туризма, девушка крупная, сильная и резкая, заявляет, что учить детей теории вообще бессмысленно. Никакого внятного способа воспитывать детей, кроме личного примера, вообще не существует.

Это меня поначалу озадачивает. Я ведь с детства помню множество внушенных мне табу и императивов, которые незаметно определяют все мое поведение. Но в следующую секунду вспоминаю, что следую я только тем правилам и лозунгам, которые находили наглядное подтверждение в практике старших членов семьи. А то, что преподавалось, но не соблюдалось, — так и осталось теорией. Скажем, вся семья учила меня не лезть на рожон и не дразнить дураков, и все дружно поступали наоборот, и я не исключение. Зато требование мыть посуду до того, как она скопится в раковине, — я соблюдаю свято. Короче, я выполняю только те вдолбленные мне правила, которые соблюдались вдалбливающими. И это нехитрое соображение вдруг наводит меня на мысль о тайне государственной пропаганды, когда говорятся вроде бы правильные вещи, но никто не принимает их всерьез. А дело в том, что теоретические заявления российских властей, их предписания и обращения к подданным никак не связаны с их личной практикой. То есть на вербальном уровне нам транслируют один сигнал, а на эмпирическом — совершенно другой. И ведем мы себя в соответствии со вторым.