Дмитрий Быков - Статьи из журнала «Искусство кино»

Правда, причины моей ненависти к «стильному» (убивать за такие слова) журналу в черной обложке крылись вовсе не в этом. Как раз тот факт, что «ИК» перестало быть собственно синефильским изданием и сделалось философским и социологическим обозрением нашей эпохи, я горячо приветствую, ибо не выношу башен из слоновой кости. Помню, как издевался Кушнер над эстетами, не желавшими знать политических новостей: «Тютчев на смертном одре ими интересовался, Ахматова читала газеты, а они, видите ли, выше этого!!!» Но, Боже, каким языком это все было изложено! Какой неискоренимый снобизм отличал большую часть публикаций в «Искусстве кино»! Думаю иногда, что весь эффект от появления в конце 80-х кинокритика Дениса Горелова заключался именно в том, что он стал писать о кино языком начитанного, острого на язык старшеклассника. На кого были рассчитаны серьезные, аналитические публикации «ИК», особенно в начале 90-х, я не догадываюсь и теперь.

Помню, как читал какую-то рецензию молодого критика: дойдя до слова «транскодирование», я захлопнул журнал с понятным негодованием. Что это такое, в самом деле: читаю профессора Сорбонны Андрея Синявского — понятно все, читаю двадцатилетнего автора — ничего не понятно! Я сам знаю множество всяких слов, некоторые умею даже ввернуть в разговоре с определенного рода публикой, которая без этих паролей никого не пускает за свой стол, но за слова «дискурс», «ментальный», «психоделический», «культовый» и «Деррида» я, честное слово, отлучал бы от профессии. Самое ужасное, что этот философский новояз, более или менее органичный в специальном журнале типа «ИК», пошел в народ — теперь этой лексикой пользуются пятнадцатилетние мальчики и девочки, не вылезающие из Киноцентра и пописывающие анонсики в разного рода глянцевые журналы. Классическим их представителем — правда, увы, уже не пятнадцатилетним — стал Александр Монахов в «Комсомолке»: сразу видно, что в 90-е человек усиленно читал «Искусство кино». Особенно трогательно дремучее невежество всех этих мальчиков и девочек в любых других сферах культуры, кроме «культового кино»: кто написал «Войну и мир» — они помнят не очень хорошо, но вот фильмографию Линча перечислят вам, даже будучи внезапно разбужены.

Противноватой чертой тогдашнего «ИК» казался мне также вполне постмодернистский подход к массовой культуре как к потенциальному объекту серьезного и вдумчивого анализа. Это с легкой руки «ИК» издания типа «НГ-Экслибриса» или «Книжного обозрения» стали публиковать подробнейшие, тяжеловеснейшие статьи о какой-нибудь книжке фэнтези или о дамском детективе. Простите меня тысячу раз, но такой подход не столько возвышает макулатуру до классики, сколько профанирует само понятие критики. Когда же в 1994 году возник феномен Тарантино, благополучно лопнувший три года спустя и обернувшийся самым большим разочарованием 90-х (я, впрочем, и не очаровывался), мода на всякого рода pulp превратилась в эпидемию, в проклятие отечественной культуры. Не только Борис Акунин, не питающий как раз никаких иллюзий относительно художественной ценности своих текстов, но и Александра Маринина становятся при таком подходе «культовыми персонажами», а дальше осуществляется мечта Вячеслава Курицына и окончательно стираются грани между литературой и графоманией, дураком и умницей, бездарью и любимцем Аполлона…

Я никогда не мог понять, какая сила заставляет «Искусство кино» всерьез анализировать фильмы из малобюджетного пакета Киностудии Горького. По замечательному определению Андрея Эшпая, все эти неслыханные понты сводились к производству американского кино класса «С», но с потугами на иронически переосмысленный класс «В». Между тем строились целые теории, в последних картинах Пежемского и Качанова усматривался культурологический феномен, идолами кинематографического бомонда становились Рената Литвинова и Иван Охлобыстин… К сожалению, 90-е были не только временем феноменального раскрепощения, не только годами расцвета нескольких выдающихся талантов, но и эпохой кажимостей, видимостей, «пузырей земли». Мне возразят, что и в Серебряном веке было множество жизнетворцев, не оставивших в искусстве серьезного следа, но повлиявших на эпоху и своим эпатажем, и своими перформансами, и просто своей «гибелью всерьез». Но, во-первых, никакой «гибелью всерьез» в 90-х, слава Богу, не пахло. Гибли люди действительно одаренные, как Луцик и Саморядов, — для прочих же увлечение темами смерти, распада и всяческих экстремальностей кончалось, в лучшем случае, головной болью. Оно и слава Богу, но гордиться нечем, и повода для разговора нет.