Дмитрий Быков - Думание мира

― Ты не ранена? ― склонился майор над Юей, поправляя ее тунику и помогая заправить ее в форменные сапоги.

Юя расстегнула ремень, сбросила тунику, и майор остолбенел. Он никак не мог привыкнуть к тому, что в альтернативной истории действует альтернативная анатомия, и вместо того, что он ожидал увидеть, аппетитно розовели две круглые ягодицы с ямочками.

― Ничего, ― прошептала Юя, ― до Морковкина Заговенья привыкнешь…»

«Майор элитной гвардии Квадрига Первого Сухой вспомнил все, чему его учили в кругранте адваргов под руководством пропана Бутана. Не зря у него была кличка Ррррр и почетная розамунда „За разбудовку Батакуды“.

― Тхунж и Троппапоп! ― прохрипел Уквадр, выпуская трокадры и втягивая укрудры.

― Пропп и Пупп, ― небрежно ответил Сухой, выставляя аркадры, прикрываясь драгоманом и помахивая фуфуем.

― Проклятие Тритатухи! ― просипел бибабон, откатываясь на пять квартов назад и приземляясь на все четыре бубуки.

― В титатоху себе засунь, ― пожал бульбайцами майор, сжал правой катапулькой Великий Коренной Зуб Огненного Дракожора и трататохнул из баклажахи.

― Матерь Долбобобов! ― жужукнул усканос и отрубительно жерканулся на камнях торгового Тлилля.

― Ты не ранена? ― воскликнул Сухов, наклоняясь над девушкой, помогая ей расчехлить уклады, рассолить забодалы и потумкать кротоны.

Ыя широко распахнула ардроги, раздвинула брабары, и на сгибе сукорок стыдливо показалась припухшая манящая клепсидра.

― Ничего, ― барабуркнул Сухов. ― До Араукарии забарабулькает».

Теперь, шеф, вы и сами при желании могли бы писать в неограниченном количестве боевики, фэнтези и даже альтернативную историю.

Вычленив матрицу и подробно исследовав вопрос, я не понял только одного, шеф. На фига это надо? Почему они непременно хотят утилизовать столько бумаги?!

Так что с главным заданием я не справился и умоляю вас отозвать меня, шеф. Я не могу больше смотреть на уничтожение такого количества лесов, а главное ― не могу все это читать. Заберите меня назад, на нашу гостеприимную Клепсидру, где барабулькает в зарослях аргванта кухлая, лекатучая Макулатура.

С русской эротикой происходит что-то ужасное. Может быть, ее прежнее отсутствие даже лучше нынешнего присутствия.

Было о чем мечтать. Эротику удавалось прозревать в самых неожиданных местах ― в производственной прозе, например. До сих пор помню какой-то невыносимый производственный роман, в котором девушка держала некое приспособление, а юноша в него вставлял. Он вставлял другое, стержнеобразное приспособление. В конце концов у них все получилось. Это было описано с пылом, жаром и в конце концов увенчалось венцом. И, честное слово, это было симпатичнее сегодняшних описаний, совершенно производственных по своей сути.

Вот уже который год я пытаюсь понять, почему русская эротика немыслима, невозможна, почему единичные удачные образцы, вроде, скажем, аксеновского «Острова Крым», оказались неповторимы. Можно вспомнить, конечно, Набокова с его знаменитым «Я должен ступать осторожно», где вся глава о гибельном очаровании нимфеток описана без единого собственно эротического образа ― сплошные тонко подобранные эвфемизмы. Можно, наконец, лишний раз перечитать Бунина с его толстовским бесстыдством и собственно бунинским, незаемным ужасом перед бесследным и поминутным исчезновением всего на свете, «поглощением себя в ничто». Но кроме-то? В любом мало-мальски приличном (и даже неприличном) американском романе найдется любовный эпизод, который можно перечитывать без стыда, но у нас?!

Все эти тексты условно разбиваются на три группы: 1) мейнстрим, то есть производственная, дамская и иная общедоступная литература, в которой эротика выступает ненавязчивым гарниром; 2) артхаус, то есть эстетские романы, рассчитанные не на чтение, а на премирование; и 3) собственно эротическая проза, имеющая целью либо возбуждение читателя, либо позиционирование автора в качестве сексуального монстра. Исследуем же, по-сократовски говоря.

«Молодая женщина демонстративно наклонилась к столику за канапе с икрой.

„Да она без лифчика!“ ― вновь возбудился он.

Даниил не успел даже опешить, как она схватила его руку и с силой каменотеса прижала ее к обнаженной груди.

― У тебя такие ладони… тогда что сказать о другом.