Серж Тион - Историческая правда или политическая правда? Дело профессора Форрисона. Спор о газовых камерах

Здесь не место подробно обсуждать эту тему. Я не специалист по истории Германии, но проблема заключается в том, что данное направление не признано, и пресса стремится его уничтожить. Дело Фориссона это своего рода прорыв ревизионистской школы, тем более внезапный и неожиданный, что ей долго мешали. Нужно ее немного знать, чтобы понять, за что ее критикует историк Ф. Дельпеш:

"Все "ревизионисты" пользуются старым полемическим методом, эффективность которого известна — гиперкритическим. Его суть заключается в том, что в огромной литературе, неизбежно весьма неравной по уровню, посвященной нацистским преследованиям, выискиваются ошибки и преувеличения, которые берутся на заметку и постоянно подчеркиваются, чтобы бросить тень подозрения на все в целом".

"Давно ли прошло золотое время, когда историки отвергали гиперкритицизм и считали правдивым или весьма вероятным любой факт, засвидетельствованный двумя независимыми и хорошо информированными источниками, оставляя за собой право на дальнейшую проверку? Они охотно принимали возражения при том условии, что они разумны и основаны на серьезных аргументах. Но кампания, которая пытается поставить под сомнение реальность холокоста, это не тот случай. Трудно отвечать гиперкритикам, потому что есть риск утонуть в деталях и потерять из вида целое".

Можно, в принципе возразить, что понятие "гиперкритицизм" используется редко, потому что оно шатко и где-то противоречиво. Словарь Робера дает такое определение гиперкритицизма: "Мелочная критика, систематическая постановка под сомнение". В этом нет ничего достойного порицания. В этом смысле Декарт был гиперкритиком. Если же нам хотят сказать, что критика больше не критика, а сомнение не сомнение, потому что отрицание очевидного это не сомнение, а уверенность, тогда слово теряет смысл.

Забавно видеть, как историкам приписывается наивный образ журналистской деонтологии с этой историей о двух независимых источниках. Никто так не работает. Есть хорошие и плохие источники, хитрость заключается в том, чтобы их правильно оценить, потому что никогда нельзя быть вполне уверенным, что два источника не зависят друг от друга. Но оценим, прежде всего, "право на дальнейшую проверку". Дальнейшую — после чего? Не открывается ли здесь дверь для постановки под сомнение, если проверка задерживается или становится невозможной? Отметим также "желательность возражений, основанных на серьезных аргументах". Историк, желающий рассеять все сомнения, должен доказать, что аргументы Фориссона несерьезны, что они не выдерживают критики. Вместо этого говорится тоном окончательного приговора: "Это не тот случай", да еще с добавлением, что есть риск "утонуть в деталях". Тогда очень многих историков нужно прогнать с работы, потому что они слишком копаются в деталях. Гиперкритицизм оказывается очень ценным: он спасает рыбу от тех, кто мешает ей утонуть.

Самое невероятное для тех, кто занимается этим вопросом, это — при обилии фактов и обобщенности их представления — узость источников, словно кто-то хочет удалить множество свидетелей, которые сами не видели, но слышали от других. Поражает, что основную часть доказательств составляют признания начальников немецких лагерей перед трибуналами союзников. Представим себе на момент положение этих побежденных, судьба которых находится в руках их тюремщиков. Правда и ложь для них — лишь элементы тактики выживания, так что нельзя в их заявлениях принимать все за чистую монету. Но что оставить, а что отбросить? Нет исчерпывающих описаний всех процессов над нацистскими главарями в Германии, Польше, СССР, Франции и т. д. Не все могут работать в архивах, но в каждом может проснуться критический дух при чтении признаний Гесса, одного из комендантов Освенцима, со всеми их нестыковками и странностями, если учитывать при этом, что все это писалось в тюрьме, с помощью польского следователя, до суда и с перспективой виселицы в конце туннеля. Вот маленькое упражнение в критике источников, доступное для всех и весьма полезное для здоровья.

Другие документы исходят от свидетелей, невольных или случайных. Наиболее известны среди них Герштейн, Кремер, Ньисли и др. Я не буду вдаваться в эту тему, скажу только, что эти показания изобилуют странностями, что хорошо известно тем авторам, которые основывают на них свои тезисы, и что объяснения, которые даются этим странностям, на мой взгляд, спорны, если бы только можно было вступить в такой спор. Но он не состоялся.