Лев Пирогов - Хочу быть бедным (сборник)

И надо сказать, всё сполна получил. Но получил в такой залихватской боевиковой обёртке, что вместо мудрых мыслей о том, какую своевременную читаю книжку, в голову лез один только сакраментальный вопрос: «Что же там дальше будет?» В общем, получил то, за чем обычно и ходят в «Библио-Глобус» люди.

В качестве критика я б добавил, что это крепко сбитое повествование со всеми приличествующими приличной литературе (и благополучно ныне ею забытыми) деталями одежды и костями скелета. С умением держать сюжет не за счёт механистического нагромождения новых сцен и событий, а за счёт «наращивания смысла» (когда каждый следующий эпизод так или иначе вытекает из предыдущего и что-то добавляет к нему; когда мы всё больше понимаем героя – или вместе с героем), за счёт внутреннего ритма (когда события перемежаются их переживанием и анализом), за счёт развития конфликта, наконец.

Проще говоря, Поляков пишет грамотно. Грамотность эта выгодно отличает его (писателя, приписанного к разряду «популярных») как от подавляющего большинства других популярных писателей, так и от большинства писателей «актуальных» (сиречь информационно обслуживаемых). Грамотность показывает, что она великая сила. С нею можно прорваться к читателям и через все заслоны, выстраиваемые информационным лобби перед «чужими», и через читательскую ленивость («люди перестали читать»). А без неё – нельзя, и печальная судьба многих неплохих патриотических писателей служит печальным тому примером.

Поговаривают об «административном ресурсе» (якобы у Полякова он есть), но ведь на «административном ресурсе» можно раскрутить одну, максимум две-три книги; никаких «ресурсов» не хватит на двадцать лет. Чтобы быть любимым читателями, надо их тоже понимать и любить (а не только «литературу»), вот вам и весь секрет.

Впрочем, чтобы любить и понимать читателей, нужно любить и понимать людей, страну, а это уже выходит за пределы как собственно «эстетики», так и «совести». Понимать и любить – не всегда значит принимать и соглашаться, тут всё ох как непросто. Скажем, ты-то можешь понимать и не соглашаться, но других-то как заставишь себя понимать, если они с тобой не согласны? И, скажем, если другим начхать на то, что ты их любишь, то для чего тогда нужна эта любовь? Любить человека, который тебя не любит, можно только одним способом – устраниться. В противном случае будешь его только мучить.

Любовь – это всегда перешагивание через себя.

И очень часто – через других. Какая уж тут совесть.

Какая уж тут эстетика.

Роды неэстетичны.

Например, есть у Полякова одна, на мой взгляд, совершенно неприемлемая, абсолютно не любимая мною черта. Его герой часто страдает подростковым комплексом маскулинности. Этот комплекс с лёгкостью превращает человека думающего и чувствующего в этакого самодовольного типчика, близкого по крови к персонажам фантастики. «Грибному царю» необходим цензор. Чтобы беспощадной рукой вырезал бы оттуда все эротические приключения и переживания героя, которые совершенно не к лицу роману, написанному главным образом «про другое». Они, как кровь другой группы, не могут не отравлять организм.

То есть это с моей точки зрения – меня не могут. А другим почему-то всё ничего. Должен ли я как совестливый критик признать их (или себя) ничтожествами? Должен ли я бороться за то, чтобы мир (в чём лице? моём или других?) становился лучше? Борись не борись, ребёнок уже родился.

Бывает так, что дети рождаются от нежелательных или преступных связей.

Преступно – за это их не любить.

Вспоминается ещё пара случаев. Работали однажды в редакции некоей весьма популярной газеты двое колумнистов: Поляков и другой ныне актуальный писатель, Дима Быков. По очереди свои колонки вели. Быков регулярно бегал к главному редактору возмущаться: «Вы что? Поляков черносотенец, ему не место в нашей светлой газете!» А тот отвечал ему: «Знаешь, Дима… Вот мы регулярно проводим таргет-группы, просим читателей оценить по десятибалльной шкале интересность всех материалов. Твои колонки набирают в среднем четыре балла, а поляковские – девять. Так что я всё понимаю, но… будем скромнее».

И тут же другой случай в рифму: есть у меня знакомый писатель, он на заводе работает. Решил однажды прихвастнуть, показал товарищам мою статью о себе, а те почитали и спрашивают: «Это он тебя что, поругал или похвалил?» – «Похвалил», – говорит. – «А, ну ладно…»

В общем, я и сам не попадаю в того читателя, о котором преимущественно пекусь. Мне ли судить о том, как это удаётся другим? Конечно, обидно читать не для тебя предназначенные страницы: а я, а мне, а Фирса забыли?