Анна Берзер - Черная яма

Именно в этом месте, прерывая речь Чаковского, в обсуждение включается Лесючевский, чтобы поддержать - и они уже почти дуэтом повторяют эти слова.

"Большая ошибка... Выхолащивается сущность фашистской агрессии", - это уже говорит Лесючевский.

Это про Гроссмана... Про его великий антифашизм, доказанный войной и пером... Его гуманизм! Не надо думать, что сейчас это звучит более страшно, чем тогда.

А Чаковский говорит, между тем: "Таким образом, мне кажется, что это вопрос бесспорный, и мы должны со всей серьезностью указать Гроссману на то, чтобы он стал здесь на правильный исторический путь". И еще "страшную неприязнь", как он выражается, вызывают у Чаковского разные другие эпизоды книги. "Какой тут подтекст!" - восклицает он.

Выступает потом критик И. Гринберг, который за свою жизнь написал много статей и книг. Он, как всегда, "согласен с товарищами, которые очень верно и с разных сторон" подошли к роману. Но выдвигает и новое обвинение: "...То, что Гроссман погубил в самом начале Сталинградской битвы Вавилова, который и появился-то в романе как представитель народных масс, как русский колхозник, гвардии колхозный активист..."

Потом Гринберг присоединяется к тому, о чем, по его словам, "первым заговорил Иван Андреевич Арамилев..."

"Говорить об истреблении евреев - это значит говорить об одном внешнем проявлении..."

Взявший после него слово Борис Галин, известный очеркист, защищает роман.

Он начинает так: "Мне не понравилось выступление Иосифа Львовича Гринберга. Он не дает возможности увидеть, что же интересное, новое как художник изобразил в своей вещи Гроссман".

Он поддерживает Клавдию Сергеевну и ее оценку, данную произведению: "Товарищ Иванова, по-моему, как редактор, очень интересно подошла к произведению... Нужно помнить, что предстоит еще вторая книга... Я, как читатель, считаю, что Гроссман размахнулся широко... Вспомните блестящие страницы об Урале, как там показан труд. Разве это не страницы, дающие понять, чем жил в это время тыл?"

Да, Галин защищает роман, но, защищая, при этом не забывает добавить (правда, бегло), что "правильно товарищ Арамилев подчеркнул вопрос о фашизме". Галин ставит рядом "За правое дело" с "Белой березой" Бубеннова и говорит, что "Гроссман должен более художественно" обрисовать образ товарища Сталина, на таком же уровне, как Бубеннов.

Можно ли к этому что-нибудь прибавить? Неповторимая картина ушедшей жизни...

Но вот выступает Александр Бек. И время приближается к нам на вечных своих измерениях. Выслушав всех предшествующих ораторов, он заявил:

"И все-таки, несмотря на провалы и слабости, вещь жива, вещь мощна, вещь заставляет о себе говорить, читать ее от начала до конца... Мы не должны искусственно создавать книге препятствия, и с этой точки зрения я не согласен так рассуждать: пускай она полежит, пусть автор не спешит, пусть он поработает, переработает ее, как Фадеев "Молодую гвардию"".

Это очень важно, что именно Бек вспомнил Фадеева и предостерег Гроссмана от его пути.

Главная задача Бека прямо выражена в таких словах: "Абсолютно права была Клавдия Сергеевна Иванова... Думаю, что вся эта работа может быть сделана довольно быстро", - утверждает Бек, идя наперекор всем темным силам.

Но критик-правдист Юрий Лукин вроде бы и не услышал того, что сказал Бек.

"...Нужна еще очень значительная работа". "Надо согласиться с товарищами... Нет ни главного героя, ни главного героя народа..."

Он, конечно, убежден, что "фигура Штрума - лишняя в романе"... И добавляет: "Зная несколько характер автора, я думаю, что он будет упорно отстаивать свою точку зрения".

Вот какой у автора странный и непонятный характер.

В заключение выступил Лесючевский. "Сегодняшнее обсуждение романа Гроссмана прошло у нас очень интересно", - заявляет он, подчеркивая, что это необыкновенно творческое обсуждение. И в его бездушном изложении долетают вдруг живые подробности. И даже твердый голос Василия Семеновича Гроссмана.

"...Очень жаль, - говорит Лесючевский, - что Василий Семенович не пришел, мы его приглашали, сам я ему звонил, просил прийти, он все время отказывался: - Это у вас не принято, зачем - сами решайте вопрос".

Так ответил Гроссман. Вообще тема его "неприхода" звучит постоянно, на всех обсуждениях. С каким достоинством и смелостью он ведет свою линию.

"Я ему объяснял, - продолжает Лесючевский, - это не для решения вопроса в смысле издавать или не издавать, вопрос этот ясен. Речь идет о той дополнительной работе, которую следует провести автору вместе с издательством. Тут творческое обсуждение поможет нам, и Ваше личное присутствие очень желательно для того, чтобы мнение Ваших товарищей, литераторов, писателей... Кончился наш разговор тем, что Василий Семенович сказал - "Я подумаю". А затем в разговоре по телефону с Кузьмой Яковлевичем Горбуновым он сказал, что не придет на редсовет".