Прежде чем рассмотреть главный, господствующий в сознании революционеров всех иерархических рангов фактор — нетерпение, попробуем увидеть два основных, далеко не одинаковых в количественном и интеллектуальном отношении слоя, из которых состояла партия большевиков. Первый из них, естественно, соратники Ленина. Опыт их партийной деятельности, протекавшей, как правило, в условиях подполья и заграничного существования, был пронизан жестким централизмом, так необходимым в условиях самодержавия и его довольно профессионально действующей охранки. Методы конспиративной борьбы коренным образом меняют внутренний мир человека, формируют его характер, накладывают серьезный отпечаток на мироощущение индивида, определенным образом искажая его восприятие нормального человеческого бытия.
Все устремления, помыслы лидеров большевистской партии были ориентированы на революцию как ближайшую цель. Строительство же социалистического общества виделось как некая туманная еще, хотя и реальная в теоретических трактатах Ленина цель. Но сначала революция, захват власти, а уже потом будем думать, что же нам с этой властью делать. «Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем…» Согласно этой формуле идеал социализма виделся в некой перспективе. Опыта общенародного строительства государства нового типа не было. Впрочем, и сама революция, как начальный этап этого строительства, была разрушительной, хотя и учредительно-организационной.
Но вот вспыхнула гражданская война, которая вовсе не была безальтернативной, зачастую она инсценировалась неумелымидействиями комиссаров, того же Сталина, плохо знавшего подводные течения тогдашней народной жизни, сказывалась прежняя консперативность образа жизни большевиков, их лидеров. Война эта неумолимо привела к военному коммунизму с его железной дисциплиной, продразверсткой, расстрелами всех и всяческих «контриков», в число которых попадали и сотни тысяч ни в чем не повинных людей. Но… лес рубят — щепки летят.
Едва Советская власть отбила атаки с «четырнадцати разных сторон», кстати, в это число включались и прибалтийские, и закавказские буржуазные режимы, Ленин нашел выход из острейшего экономического и социального кризиса в новой экономической политике, просуществовавшей до 1927 года.
Почему Сталин вернулся к военному коммунизму, нарядив его, конечно, в иные идеологические одежды? Ведь нужды в тех методах, от которых партия по предложению Ленина отказалась после гражданской войны, не было никакой…
Будучи толькоадминистратором, Сталин, как я уже говорил, не был способен создаватьновые творческие методы. Вождь не сумел даже развить то, что предложил Ленин, правда, успев сделать это лишь в конспективной форме. Сталину представлялось более разумным вернуться к старым, наработанным им личнометодам, в чем он тоже не был оригинален, ибо беззастенчиво повторил азы идей, предлагаемых до того «рабочей оппозицией» и Троцким.
Сталин как личность формировался, в числе большинства партийных работников, в старое застойное время российской государственной бюрократии. Всякая же партия, долгое время находящаяся в подполье, уже после выхода из него сохраняет в собственнойсреде дух сектантства, психологию «партийного братства», которая накладывает отпечаток на методы действия самих членов такого братства.А методы эти далеки, увы, от демократических! Они жестко регламентированы, исключают дискуссионные способы вынесения каких-либо решений.
Вот для этого руководящего слоя, старой партийной гвардии, ветеранов движения переход от восстановления разрушенной за годы войны экономики к индустриализации означал воплощение так долго ожидаемого идеала, он мерещился им в сибирских ссылках, на берегах туманного Альбиона, в классах Лонжюмо, в демократической на буржуазный манер Женеве. Желанная победа была совсем рядом.
В первые годы после революции среди членов партии широко распространилось утопическое воззрение на будущее социалистическое общество. Многие полагали, что достаточно экспроприировать заводы у капиталистов и землю у помещиков, расстрелять саботажников, уничтожить кулака в деревне и спекулянтов в городе, и у людей с новым сознанием, а внедрить его в головы — вопрос пропагандистской техники, возникает естественное желание трудиться во имя великой цели. Не понадобится даже механизм принудительной регуляции производственных отношений.
Читать дальше