Альберт Аспидов - Петербургские арабески

Праздничной публике в эти дни показывали балет и оперу. В партере (освобожденном от танцевального настила), в ложах бенуара и первого яруса блистали первые красавицы Петербурга и офицеры гвардии. В ложах второго и третьего ярусов преобладали купцы, отставные чиновники, в основном проживающие в Коломне и в округе. Приходили они сюда вместе со всем своим семейством. Некоторые устраивались в ложах по-домашнему, обряжаясь в атласные халаты. Можно было видеть здесь и пожилых женщин, совмещавших свои наблюдения за театральной публикой с вязанием шерстяных носков.

Любили развлечься театром в праздничные дни купцы и сидельцы Литовского рынка. Построен он был по другую сторону Театральной площади, сразу же после открытия Большого театра и в одно время с устройством здесь канала. Об этом времени еще недавно напоминал фрагмент этого рынка, возвышавшийся над каналом, названным вначале Литовским, а затем Крюковым. Владели лавками на рынке известные в Коломне купеческие фамилии: Яковлевы, Корневы, Вагановы, Шахназаровы, Хладноглазовы…

К концу XIX века на месте Большого театра была возведена консерватория. А новый императорский театр, предназначенный для постановок оперы и балета, стал именоваться Мариинским театром и встал напротив Литовского рынка — на другой стороне канала. С новым театром у владельцев рынка сохранились те же близкие отношения, как и с прежним, екатерининским. Да и Мариинский театр не забыл еще о традициях своего предшественника. Об этом свидетельствует зарисовка, сделанная столичным репортером сто лет назад — в дни рождественских празднеств:

«Савва Матвеевич Хладноглазов, купец мясоторговец, обещал еще задолго до праздников жене и детям угостить их ложей в театре. Теперь мы застаем главу дома со всем семейством на площадке лестницы третьего яруса Мариинского театра.

Тяжело переведя дух от усталости от взбирания по лестнице, он остановился и беспомощно разводит руками.

— Тятенька, мы тут мешаем другим, — говорит ему взрослая дочь.

— Да подожди ты, стрекоза, замечания делать, — сердится он.

— Все ли мы тут, не потеряли ли кого по дороге? — спрашивает жена купца.

— Ну, стой! Проверка! — начинает он осмотр семьи. — Ты, Наталия Ларионовна, здесь, стрекоза Катерина тут, вот Лешка, дочь Стеша, бонна мадам Браут, маленький Афонька с нянькой Марьей, бабушка наша Минодора Феоктистовна. Все, слава богу, целы.

— Ох, домой хочу, ох, мутит! — жалуется мать купца Минодора Феоктистовна.

— Что с вами, бабушка? — окружают ее.

— Ох, гусь…

— Дома сидели бы!

Купец сердито топнул на нее и повел всех по коридору.

— Господин билетмейстер, потрудитесь указать нам наше место жительства, — протянул он билет капельдинеру.

Тот посмотрел на билет, потом на всю команду и только громко вздохнул.

— Тут еще не все, племянник подъехать должен, он у парикмахера бараном завивается, — поставил на вид купец.

— Едва ли вы все поместитесь…

— Полно сомневаться, за милую душу влезем, коли с вашей стороны препятствий нету.

— Праздник, мы не придираемся.

— Отлично! Отпирай ворота, да подай нам штучки три программок, парочку биноклев, да, коли можно, пробочник.

— Пробочник нельзя.

— А нельзя пробочник подать, подай штопор. Мы, видишь, полдюжинки лимонаду с собой захватили. Какая игра будет?

— «Конек-горбунок», балет. Вот ваша ложа, — открыл капельдинер дверь.

— О, Господи, да за семь целковых можно на месяц комнату снять, а тут что? Денник для лошади! Ну, делать нечего. Наталья Ларионов на, заходи первой. Пролазь сквозь дверь боком, фасадом застрянешь при твоей полноте. Катерина, сыпь за маменькой.

— Ой, гусь, — мотает головой бабушка.

— Не плачь, у самой двери посадим тебя, — утешает купец, — мадам Браут, теперь вы со Стешкой. Вы Стешку-то для удобства на колени себе посадите.

— Aber Стеша имеет двенадцать годоф, — протестует бонна-немка.

— Что мне ее за барьер на полотенце подвесить, что ли?! Сажайте! Не церемоньтесь, семь рублей заплачено! Марья, твой черед.

— Подержите, барин, Афонечку на руках, я зайду, а потом вы мне передадите его, — протянула нянька к купцу двухгодовалого ребенка.

— Никак он спит?!

— Спит.

— А что это у него в зубах?

— А это я ему пряничек всунула, чтобы, значит, не заорал, когда проснется.

— Правильно! Лезь, лезь! Мадам Браут, сдайте вправо! Марья, на вот Афоньку. Положи его пока на соседнюю ложу на два стула, а придут — уберешь.