Альберт Аспидов - Петербургские арабески

«Бал маркиз» под своей изящной оболочкой заключал и некоторое предчувствие. Настанет время, и многим из участников «Bal poudre» придется разделить судьбы маркиз эпохи Людовика XVI. И в далекой эмиграции с болью в сердце они будут вспоминать о поднимающемся к звездам дыме костров на улицах у Таврического сада. Дыме терпком и сладком одновременно.

В начале XX века известная писательница Кармен Сильва (она же и Елизавета, королева Румынии) писала, что ее всегда тяготило, что Новый год здесь, на востоке Европы, в странах православного исповедания и календаря, начинается двенадцатью днями позже, чем на Западе: «И грустно было, что мы никогда не могли утешиться сладкой мыслью, что празднуем эти дни в одно время со всеми нашими близкими, оставшимися далеко-далеко…» Это обстоятельство не раз являлось для поэтессы и бывшей немецкой принцессы — «источником горьких слез…»

В купеческих кругах Петербурга не было причин для столь сентиментального восприятия факта одновременного существования отечественного и европейского календарей. Но обстоятельства, связанные с двойными датами празднования начала нового года, подчас касались и предшественников нынешних крутых деловых людей. Об этом рассказывает зарисовка с натуры столичного репортера — жанровая сценка, имевшая место в бесснежном декабре одного из первых годов нового XX века, когда еще и понятия не было о нашем «старом новом годе».

В четверг, часов около шести вечера, купец Платон Андреевич Варзугин встретился на улице с купцом Василием Семенычем Золотогубовым.

— Сколько лет, сколько зим! — протянул первый руку.

Второй хлопнул по руке своей рукой и весело ответил:

— Зим не одной, зима пропала!

— Далеча ли, Василий Семеныч? — справился Варзугин.

— В «Китай», чайком побаловаться! — говорит Золотогубов.

— Идем вместе.

Оба зашагали.

— А ведь немцу радость! — вздыхает один.

— Какая?

— У него сегодня в полночь Новый год, а нам еще тринадцать дней ждать!

— И то правда! То-то сегодня Карлы Ивановичи и Богданы Богдановичи налимонятся!

— Завидно?

— Завидно, не завидно, а только, по-моему, нет лучше встречать Новый год по новому стилю.

— Чем?

— Во-первых, к нашему Новому году все мы остаемся без денег и здоровья, потому что в Рождество тебя общиплет и вся дворня, и все чады и домочадцы. Во-вторых, хочешь встретить Новый год, позаботься загодя, чтобы тебе в ресторане стол оставили. В-третьих, немецкий Новый год ты можешь встречать где тебе угодно и с кем тебе угодно, а свой Новый год встречай со своей домашней кислятиной.

— Хорошо говоришь ты, Василий Семенович!

— Правильно говорю, Платон Андреевич.

— По-твоему выходит, что нам лучше всего сегодня встретить тысяча девятьсот седьмой?

— Я не прочь!

— В «Китае» словно бы неспособно: свои купцы ходят, увидят нас за шампанским — прозвонят.

— Постой, постой, в «Китае» можно и одним чайком побаловать, ну если не одним чайком, то можно бутылочек пять «Шато-Баварии» выпить, а уж из «Китая» закатиться?

— К немцам? Да?

— Где немцы сегодня собираются?

— Больше в «Пальме».

— Ресторан?

— Ресторанчик, но на правах клуба.

— По рукам.

— По рукам.

В десятом часу вечера оба купца были в достаточной степени навеселе и катили на извозчике в «Пальму».

— Платоша! — окликает один.

— Ась?

— Пустят нас?

— Почему нет?

— Масть-то у нас не немецкая.

— Давай-ка по-русски ничего не говорить. Я по-немецки слов двадцать знаю.

— Я — двадцать одно.

— Отлично!

Извозчик остановился у клуба. Оба вошли, разделись и направились к буфетному залу.

— Платон Андреевич, как по-немецки «Новый год»? — спрашивает один у другого шепотом.

— Hey ярь!

— «Яр» — это ресторан.

— A «Hey яр» — Новый год.

— Вы в клуб? — встречает их распорядитель.

— Нах клуб! — отвечает Варзугин.

— Не… Нью… Нью-Йорк встречать! — говорит его приятель.

Попросили купить какие-то билеты и пропустили.

Оба прошли прямо в буфетную и заняли стол.

— Народу порядочно, — вздохнул Золотогубов.

— Говори тише по-русски, заподозрят, выведут.

— Ни-ни!.. Кельнер!

Подлетел официант.

— Шварц кофе, коньяк, ликер!

— Здорово по-немецки говоришь, Василь Семенович! Можно подумать, что ты, вроде, в загранице.

— Я еще много слов знаю! Портер, мадера, рейнвейн. Алкогольные слова тем и хороши, что они на всех языках одинаковы, хлеба по-немецки не можешь попросить, а, например, портвейн — это такое слово, что хоть на краю света произнеси — подадут.