Альберт Аспидов - Петербургские арабески

В 1951–1952 годах купол Казанского собора был покрыт медью, работы выполнили мастера художественно-реставрационной мастерской под руководством инженера Копейкина. Так купол обрел свой нынешний облик.

Обязаны мы этим Верховному Главнокомандующему в минувшей войне, принесшему своеобразный «дар Подателю Победы». Медный купол Казанского собора как некий памятный знак, связанный с его именем, словно перекликается с рядом стоящими памятниками другим полководцам, отмеченными славной русской историей.

Ночь под Рождество всегда обладала волшебными свойствами: в ее навечерие на улицах всматривались в темнеющее небо, пытаясь обнаружить на нем первую звезду. С ее появлением начинался праздник, и следовали затем полные фантастичности вечера «святых дней», посвященных воспоминаниям о Рождении и Крещении Спасителя, — святок.

Первый день Рождества — 25 декабря по старому стилю — в дореволюционном Петербурге отличался тишиной и спокойствием, на улицах было малолюдно. После всенощного бдения, праздничного богослужения и благодарения за победу над супостатом в 1812 году народ отдыхал, предавался молитвенным размышлениям. Затем следовало разговение за праздничным семейным столом. В это время зажигалась украшенная елка — до нового года оставалось немного времени, меньше недели. Под елкой находили подарки… Так чинно, по-семейному начинались святки.

А с третьего дня праздника столицу преображали традиционные патриархальные рождественские развлечения. Группы ряженой веселой молодежи дефилировали по улицам, заходили в незнакомые дома и квартиры, и никому из хозяев, осажденных незнакомыми людьми, не приходили никакие дурные мысли на их счет. Ряженые пели колядки с добрыми пожеланиями, а хозяева их угощали.

Появлялась в это время и знаменитая «лодочка». Вот как ее описывал современник: «Толпа фабричной молодежи в кумачовых рубахах с пистолетами, кинжалами и саблями изображала эту «лодочку», или «шайку разбойников», имея непременно во главе «Стеньку Разина», и смело стучалась в особнячок какого-нибудь отставного Акакия Акакиевича. Такие «шайки» изображали целую разбойничью феерию с пением, пляской и морским сражением. Разумеется, заблаговременно припрятывались серебряные ложки, но бесплатные гастролеры обычно уходили мирно, довольствуясь рюмкой водки гостеприимных хозяев».

В таинственное вечернее время святок также совершались милые, а подчас и опасные попытки заглянуть в будущее. Для этого существовали испытанные способы. «За ворота башмачок, сняв с ноги, бросали». Спрашивали имя у первого встречного и таким образом узнавали имя будущего жениха. Долго при свечах смотрели в зеркало, ожидая, что в нем появится суженый. Гадали и на подслушанных чужих уличных разговорах у церковных дверей в полночь…

Но постепенно празднование получало все больший, уже столичный размах. У сверкающих грандиозных общественных елок повсюду гремела музыка, ломились от наплыва публики театры и общественные залы. Лихие тройки уносили закутанных в шубы седоков в загородные рестораны…

Список развлечений затем пополнялся высокими ледяными горами, которые устраивались на окраинах, на центральных площадях и на Неве.

Ледяные горы на Неве у Английской набережной. М.Ф. Дамам-Демартре. 1813 г.

Ко времени святок относилась и встреча Нового года. Балы и маскарады следовали непрерывной чередой — в великосветских гостиных, Большом театре, Дворянском собрании, Купеческом собрании, домах Коссиковского и Энгельгардта…

В эпоху Николая I особенным блеском отличались многолюдные новогодние маскарады, устраиваемые в Зимнем дворце. На них приглашались представители всех сословий и национальностей. Разнообразие и богатство одежд поражало. Славились и кондитерские изделия, которыми угощали гостей. В маскарадные костюмы-домино были одеты и придворные, торжественно шествовавшие по парадным залам дворца. Шествие завершалось во вновь построенном здании императорского музеума — Эрмитаже. В испанском зале накрывали столы для членов императорской фамилии, для придворных дам и высших сановников. Тысячи свечей возвышались пирамидами на огромных вазах из ляпис-лазури, составлявших главное украшение этого зала, и освещали великолепные произведения Мурильо, Веласкеса и других испанских живописцев.