М Алексеев: Ч Р Метьюрин и его 'Мельмот скиталец'

"Милезский вождь" был издан под тем же псевдонимом (Деннис Джеспер Мерфи), что и первых два романа Метьюрина. Однако эта предосторожность была напрасной: подлинное имя автора постепенно становилось известным все более широким кругам читателей {В ближайшем дублинском окружении Метьюрина знали уже, кто является автором "Семьи Монторио"; два последующих его романа сделали его псевдоним совершенно не достигающим цели. См.: Brooke Richard Sinclair. Recollections of the Irish Church. London, 1877, p. 6.}, что отнюдь не содействовало спокойствию и благополучию автора. Церковные власти не без оснований увидели в англиканском пасторе опасного адвоката ирландского национализма, ирландские же католики враждебно отнеслись к его воинствующему англиканизму: в Англии и в англо-ирландском обществе Дублина у Метьюрина появилось немало откровенных недоброжелателей.

Именно в этот тяжелый и трудный период его жизни Метьюрина как писателя открыл В. Скотт и вступил с ним в переписку, продолжавшуюся много лет. Первые печатные отзывы В. Скотта о романах Метьюрина были, как мы уже видели, вполне благоприятными; он хвалил его первый роман ("Семья Монторио"), несмотря на его недостатки, удостоверял несомненную одаренность автора, предсказывал ему будущую литературную известность. "Милезский вождь" произвел на В. Скотта еще более сильное впечатление: очень вероятно, что этот роман оказал даже некоторое воздействие на "Ламмермурскую невесту" (1819) В. Скотта {См.: Idman, p. 97-98. Высказывались также предположения, что "Милезский вождь" отозвался в нескольких эпизодах романа Т. Готье "Мадмуазель де Мопен" ("Mademoiselle de Maupin", 1835).}.

3

Похвальный печатный отзыв В. Скотта о первых произведениях Мерфи-Метьюрина, а затем и письмо, полученное от него, уже известного в то время поэта (как прозаик В. Скотт стал известен позднее), Метьюрин воспринял как своего рода якорь спасения. Он надеялся на его великодушную помощь, предполагая, что В. Скотт пользуется большим авторитетом в литературных кругах и имеет широкие связи среди издателей и книгопродавцев Эдинбурга и Лондона. На первых порах своего заочного знакомства с Метьюрином В. Скотт не обнадеживал своего дублинского корреспондента; по его мнению, профессиональное писательство плохо вознаграждается в Соединенном королевстве, тем более что здесь все больше появляется людей, желающих зарабатывать деньги своим пером {Письмо В. Скотта к Метьюрину от 2 февраля 1813 г. (Correspondence, p. 12). Письмо Метьюрина к В. Скотту от 1 января 1813 г. (Correspondence, p. 10).}. Но Метьюрин становился настойчивым в своих просьбах, обосновывая их чистосердечными признаниями относительно своих все сильнее запутывавшихся материальных дел: эти признания служат в настоящее время, за отсутствием других свидетельств, важным и ценным источником для истории его жизни.

Положение Метьюрина действительно было незавидное: деятельность его в качестве учителя и воспитателя при организованном им пансионате не оправдалась вовсе. Стало очевидным, что он попусту истратил все приданое своей жены (около двух тысяч фунтов) для того, чтобы оборудовать достаточно комфортабельный и поместительный дом для предполагавшихся воспитанников {Письмо Метьюрина к В. Скотту от 27 июля 1813 г. (Correspondence, p. 19-20).}: между тем в 1813 г. их оставалось всего трое. Метьюрин просит В. Скотта (в письме от 27 июля 1813 г.) выступить его посредником перед леди Эберкорн и просить ее сделать его пансионат для юношей более известным среди богатых дублинских семей" (впоследствии именно леди Эберкорн был посвящен "Мельмот Скиталец"), но и эта миссия успеха не имела. Долги Метьюрина росли катастрофически; он принужден был помогать отцу, жившему в бедности после своего отрешения от должности; подрастали его собственные дети; он доверчиво поручился за человека, ставшего банкротом, и принужден был также оплачивать и чужие векселя. Он боялся, что наступит последнее испытание, которому может подвергнуться глава семьи, - "час, когда дети попросят у него хлеба, а он не сможет им ничего ответить" {Письмо Метьюрина к В. Скотту от 15 декабря 1814 г. (Correspondence, p. 35).}. Последняя ситуация внушает догадку, что главы XXVII-XXIX четвертой книги "Мельмота Скитальца", заключающие в себе "Повесть о семье Гусмана", в немалой степени носят автобиографический характер: Метьюрин писал историю злоключений этого семейства кровью; собственного сердца.

В этих обстоятельствах Метьюрину оставалось одно - уповать на великодушную протекцию и помощь В. Скотта, чтобы хоть несколько улучшить свою судьбу. Он не отказывался ни от какой литературной работы и в своих письмах к В. Скотту прибегал даже к своего рода хвастовству: он превозносил свои познания в обоих классических языках и античной литературе, свою эрудицию в вопросах теологии, философии, этики {Письмо Метьюрина к В. Скотту от 11 января 1813 г. (Correspondence, p. 16).}, тем более что его расчеты на какое-либо возвышение по церковно-иерархической лестнице постепенно становились призрачными и безнадежными. Он писал В. Скотту, что церковные власти отвернулись от него, лишив его своих милостей и покровительства вскоре после несчастья, случившегося с его отцом, тем более, прибавлял Метьюрин, что "по своим религиозным воззрениям, я - строгий кальвинист и поэтому на меня с завистью взирают братья-унитарии и арминианские проповедники" {Correspondence, p. 10. Называя себя "кальвинистом", Метьюрин хочет сказать, что он является последователем Жана Кальвина (1509-1564), одного из видных деятелей европейской Реформации, автора "Основ христианской религии" (1536), учение которого о предопределении стало основой многих протестантских сект. Под "братьями-унитариями" Метьюрин подразумевает протестантскую секту, распространенную в Англии, отрицавшую троичность божества и отличавшуюся широкой веротерпимостью. Арминиане (или ремонстранты) - религиозная секта последователей голландского пастора в Амстердаме Я. Гарменсена. Об этой секте см. в примечании 78 к III главе первой книги "Мельмота Скитальца".}. Это откровенное признание Метьюрина, подчеркивающее его несогласие с основными догматами государственного англиканского вероисповедания и его тяготение к демократическим сектантским формам религиозного вольномыслия, унаследованное в Англии от времен Кромвеля и революции XVII в., представляет для нас значительную ценность. В то время, когда Метьюрин писал цитированные строки, ни он сам, ни покровитель его В. Скотт не знали, что церковное начальство считало мировоззрение автора "Милезского вождя" препятствием для какой-либо его церковной карьеры и неоднократно обсуждало даже целесообразность дальнейшего пребывания его в должности англиканского пастора {См. отзыв о нем епископа Митского (Meath), отметившего, что Метьюрин "с его религиозными принципами не может ожидать повышения от англиканской церкви и, говоря по совести, пытаться сохранить свою службу" (Levy, p. 526, note 45).}.