Александр Солженицын - Россия в обвале

Если сопоставить, что в эти же годы, при махровом расцвете самых жёстких, непримиримых национализмов в Средней Азии, в Закавказьи, на Украине (со штурмовыми отрядами УНСО и даже легальном слёте во Львове ветеранов гитлеровской дивизии СС «Галиция»), к ним не было применено клеймо «фашизма», — нельзя не увидеть во всей кампании безоглядного рефлекса: под усиленными заляпами «русским фашизмом» не дать ни в малой степени возродиться русскому сознанию.

Да, непримиримые формы всякого, без исключения всякого на Земле национализма есть болезнь. И больной национализм опасен, вреден прежде всего для своего же народа. Но не закрайней гневливой бранью, а совестящим вразумлением можно и нужно обращать его в национализм строительный, созидательный. Без которого ни один народ в истории не выстроил своего бытия.

Существует, вероятно, немало определений патриотизма. Я всё же предложу здесь своё, при моём возврате в Россию неоднократно повторенное на общественных встречах по многим областям и везде всегда принятое с пониманием: «Патриотизм — это цельное и настойчивое чувство любви к своей родине, с готовностью жертвовать ей, делить невзгоды, но со служением не угодливым, не поддержкою несправедливых притязаний, а откровенным в оценке её пороков, грехов и в раскаянии за них».

Патриотизм — чувство органическое, естественное, оно не требует никаких оправданий, обоснований, а всякие к нему приставки («социал-патриотизм», левая и ленинская брань; «национал-патриотизм», нынешняя брань) суть либо непонимание, либо намеренная издёвка. Когда-то П. Вяземский приставил эпитет квасной патриотизм, очень полюбившийся российским либеральным кругам. А сказалось-то здесь его аристократическое высокомерие к бесхитростной, пропитанной бытом любви простонародья к своей стране.

Это — у нас модно: травить патриотизм едва ли не рядом с «фашизмом». А вот в Соединённых Штатах патриотизм стоит высоко. Не только никто его не стыдится, но Америка дышит своим патриотизмом, гордится им — и разные народные группы сливаются в нём едино. В каждом американском школьном классе висит национальный флаг, и во многих школах произносят слова верности ему.

Патриотизм — достояние многих стран, в том числе всех европейских, патриотизм — начало, объединяющее народ и никак не отделяющее от человечества. Другое дело, что, как всякое человеческое чувство, он может подвергаться отклонениям, искажениям.

Да подобно же тому, как и сегодняшнее в мире понятие «свободы» — и даже особенно в сотрясённой всеми «шоками» России — взнесено до полного забвения обязанностей человека и до свободы от всякой ответственности. А между тем мы только до той грани человеческие существа, пока постоянно чувствуем на себе, над собою — наш долг.

И как не может сохраниться общество, где не усвоена ответственность гражданская, так не существовать и стране — особенно многонациональной, — где потеряна ответственность общегосударственная.

Страна многонациональная в трудные моменты своей истории должна иметь опору в поддержке и одушевлении всех своих граждан. Каждая нация должна иметь убеждённость, что единая защита общих интересов государства — жизненно нужна также и ей.

Такого государственного патриотизма в сегодняшней России нет и в помине. Помимо усиленного поощрения патриотизмов отдельных автономий — здесь и общее влияние хаоса, и совершенно недостойное поведение государственных властей, которые морально низко уронили себя в глазах всего населения страны. Один офицер на встрече в Ярославле сказал: «Новая Россия не поставила себя как родину».

Однако, и приняв понятие гражданского патриотизма, нельзя упустить патриотизма национального. В странах однонациональных тот и другой — едины суть. В странах многонациональных, как наша, национальный патриотизм есть составная и подкрепляющая часть общегражданского — и горе тому государству, где эти патриотизмы разошлись. К национальному патриотизму применимы те же характеристики, что приведены выше: готовность делить невзгоды, жертвовать, неугодливость служения. И так же естественно и неукоримо — сознание единства со своим народом.

Любовь к своему народу так же природна, как и любовь к своей семье. В этой любви никто не может быть укорён, но лишь уважен. Как бы ни был круговертен и разбросчив современный мир — но ведь свою семью мы силимся сохранить и мерим особою меркой, пронизанной внутренним пониманием. А нация — это тоже семья, только следующего уровня и объёма; и её тоже скрепляют неповторимые внутренние связи — общий язык, общая культурная традиция, воспоминание об общей истории и задачи её на будущее. И почему же самосохранение нации греховно?