Александр Архангельский: Базовые ценности: инструкции по применению

Увы, должен вас честно предупредить: и завтрашняя элита будет точно такой же. Даже если она будет в тысячу раз демократичней теперешней. И западные бюрократы рассуждают про себя тем же образом.

Просто соблюдают политес и вслух произносят правильные слова, которых ждет общество. Ждет рассуждений о правах человека — будут вам рассуждения о правах человека. Победят, не дай бог, исламисты в Европе — тут же зазвучат речи об общечеловеческих мусульманских ценностях. Лишь бы головы не рубили. И не мешали получать зарплату в кассе Евросоюза. В кассе президентской Администрации. В кассе Сейма. И так далее…

Александр Архангельский, интеллигент : Я, кажется, понял причину вашей ошибки. Вы невероятное, необъяснимое и неоправданное значение придаете большинству и его правителям. В истории арифметический счет не действует. В истории остается меньшинство: те, кто принимал личные решения и за эти решения отвечал. Каким-то неведомым образом именно эти люди оказывали ключевое воздействие на ход вещей, а те, кто думал, что руководит странами и народами, в конечном счете превращались в колесики и винтики исторического механизма, осуществляли надличную волю истории.

Архангельский Александр, интеллектуал : Ну, это просто романтизм какой-то. Если бы все было так, как вы описываете, сегодня можно было бы констатировать настоящий конец истории. Не в метафорическом, фукуямовском смысле, а в самом что ни на есть реальном и практическом. Потому что личностей в политической сфере мы в последние годы не наблюдаем. Повсеместное измельчание. Что у нас, что в Европе, что в Америке. Тогда как с культами все в порядке, и события идут своим чередом, и глобальные конфликты назревают, и вихри враждебные веют над нами…

Александр Архангельский, интеллигент : А это и значит история продолжается. Не по воле беспамятных бюрократов, они же циничные политики, они же равнодушное большинство. А по воле того самого меньшинства, которое живет и помнит.

Архангельский Александр, интеллектуал : Главное, что помнит — и при этом до сих пор живет!

Считать теперешние исторические обстоятельства трагическими по крайней мере странно; для этого нужно слишком плохо знать историю. Назвать их приятными тоже не получится. Пройдя через застой и мирную революцию, проскочив на красный свет в 90-е годы и успев на подножку уходящего поезда мировой цивилизации, современная Россия переживает странные времена. Это межеумочная пора экономического подъема, который может катастрофически оборваться, а может и перерасти в долговременный расцвет; период последовательного огосударствления общественной и хозяйственной сферы, который может обернуться демократическим порядком, основанным на всеобщем соблюдении установленных государством правил, а может привести к опасному желанию контролировать все и вся; это эпоха веселящего газа, пьянящей нефти и непереваренных денег, которая вполне может кончиться политическим пшиком, но сулит колоссальные возможности преобразований и научных, технических, культурных прорывов.

Мы пока на перепутье. Жизнь все еще может пойти по разным колеям. Но есть два взаимосвязанных препятствия, которые могут сделать наш дальнейший путь необратимым. И не слишком веселым. Во-первых, это царящая в обществе, в политике, в экономике атмосфера всеобщего недоверия: властей к народу, народа к интеллектуалам и бизнесу, бизнеса к интеллигенции и власти, интеллигенции ко всем сразу. И во-вторых, отсутствие совместной, открытой, радостной работы по поиску общенациональных начал, тех самых базовых ценностей, без которых ни одна дееспособная цивилизация не может обойтись.

Между тем картина мира, которая засела у нас в головах, не просто внутренне противоречива; она все дальше расходится с нашей ежедневной практикой, социальным опытом, который на самом деле и формирует общие ценности. Спросишь социологов, все в один голос говорят: нация отвергает идею свободы ради принципа порядка. Но разве естественное чувство свободы не присуще практически каждому россиянину, не впитано им с молоком матери? Разве в общении, в разговорах с людьми из самых разных культурных сред не поражает всеобщая вольность мнений, незашоренность и самостоятельность мыслей? Другое дело, что дальше разговоров дело редко идет — из поколения в поколение людей приучали, что в обиходе эту вольницу не проявишь, не применишь; бюрократическое равнодушие пуленепробиваемо. Но, может быть, просто не нужно в опросах противопоставлять свободу порядку? И требовать от государства, чтобы оно меняло свои крепостные привычки, разворачивалось лицом к русской — российской — свободе? Позволяло нашим коренным взглядам — проявиться?