Наталья Иванова - Скрытый сюжет - Русская литература на переходе через век

«Я был человек провинциальный, молодой и непуганый» (22).

«…я не совсем понимал, что их так уж беспокоит в моих писаниях» (22).

Нерасчетливый:

«Сам я уже разбаловался, к родителям предпочитал ездить в купейном вагоне, а яйца покупал, какие попадались» (30).

Гонимый:

«…когда травили Солженицына, я и сам был в числе гонимых» (45).

«Меня преследовали не так шумно, но вполне зловеще» (45).

Смелый , в отличие от других:

«Мне, при моем неуважении к власти даже лестно быть опальным» (22).

«…оба поэта (Самойлов и Левитанский. — Н. И.) посмотрели на меня напуганно и недоуменно» (23).

Выгнал из машины начальника автоколонны (26).

Внимательный к другим и их нуждам, человечный:

«Я обычно не осмеливаюсь судить людей за слабости, проявленные в обстоятельствах, в которых мне самому быть не пришлось» (53).

Вызывающий восторг общества; знаменитый:

«Мы все это немедленно заглатывали, и все, кого я знал, восхищались безграничным и безупречным талантом автора, ахали и охали, и я, захваченный общим восторгом, охал и ахал» (40).

Расчетливый: яйца по 90 коп.; появление на публике после паузы для ожидания: «Приехал, сразу получил слово, сказал что-то значительное о миссии учителя и уехал. Все понимали, что человек серьезный, его время не то что наше, стоит дорого» (37).

Самовлюбленный:

«Трудится, не покладая рук, но при этом сам за собой наблюдает со стороны, сам собой восхищается и сам себе ставит высшие баллы по успеваемости и поведению» (66).

«Большое счастье так беззаветно любить самого себя» (69).

«А о качестве своих текстов когда-нибудь подумал критически?» (70).

«Ну ладно, живет он в Вермонте, сам собой любуясь» (70).

Намеренно работающий над своим имиджем:

«шкиперская» бородка, «заграничная вязаная кацавейка» и т. д. (38–39).

Высокомерный:

Лишенный нормальных человеческих чувств: «Потом он пошел еще дальше, сказав, что за правду не только жизнь свою отдаст, но и детей не пожалеет» (43).

Ксенофобия — толерантность, религиозный фундаментализм — похвальная светскость, высокомерие — участливость, идеологическая ограниченность — широта мировоззрения..

И так далее. Продолжать «сопоставления», вернее, противопоставления по тексту книги Войновича между героем и автором можно довольно долго; и, собственно, ни в чем, кроме писательства и отношения к советской власти , они не совпадают. Но если в «портрете на фоне мифа» темные краски все сгущаются и сгущаются, то автопортрет на фоне портрета все высветляется и высветляется. И это, конечно, самая уязвимая, болевая точка всего произведения. Ведь для того, чтобы прозаику написать всю правду о другом прозаике, хорошо бы… Впрочем, не буду я дописывать эту фразу, потому что это «хорошо бы» — никогда не осуществимая утопия.

Писатели не обязаны любить друг друга.

Писатели не обязаны быть объективными.

Писатели вообще ничего никому не обязаны, кроме одного: писать так, чтобы их было интересно читать.

Интересно ли читать книгу Войновича?

В первой части.

Дальше интерес падает, возникает ощущение, что Войнович добирает и добирает аргументы, а в общем-то все понятно, что он хотел сказать.

Интересно ли читать мемуары Солженицына?

Интересно.

Потому что, кроме оценок и размышлений, подчас раздражающих, много новых и новых фактов. Интересно — я хочу сказать — и как информация.

В том числе — и о такой уникальной личности, совершенно непонятно как оставшейся в живых, несмотря на все «ожидания» врагов (и просто недоброжелателей).

Кстати, несмотря на все преувеличения и передержки Солженицына…

Несмотря на его несправедливость по отношению ко многим людям в его жизни…

Читать — и даже перечитывать его мемуары интересно и очень поучительно.

Отрицательное обаяние. Есть такой термин в артистической среде.

И у мемуаров Солженицына — наряду с положительным есть и отрицательное обаяние.

Но обаяние.

Характер у Войновича такой, что слова, сказанного против себя, он без ответа не оставляет.

Когда в «Московских новостях» появилась «критика критики мифа», он не удержался и ответил — хлестко, но аргументированно — на слова «критиков» своего сочинения.

Вырисовывается вот какая цепочка:

Войнович написал «Москва-2042»;

Е. Ц. и Л. К. Чуковская ответили;

Солженицын ответил;