Вера Челищева: Заключенный №1. Несломленный Ходорковский

Да и я была не домашним человеком. Я, как и Миша, все время куда-то уносилась. Потому что у меня то институт (помимо Менделеевки, училась еще в Плехановском на «финансах и кредите». Посередине учебы поняла: «Боже мой, что я делаю?! Это не мое!»), то я что-то организую, то мне надо пообщаться. В какой-то момент я поняла: дети важнее. Потом силы, дай Бог, будут, к себе приду. И я себя «переломала».

Недавно меня спросили знакомые из одного банка: «Ну что? Вы хотите что-нибудь организовать еще? Вот Юля Высоцкая ведет передачу «Едим дома»…» Я говорю: «Меня бесполезно искушать».

О жизни «после»

Сейчас я должна отдать себя детям полностью. Я должна их научить, поставить на ноги, показать этот мир, пусть пока без Миши, пусть пока сама, но я должна это сделать. Когда все произошло, я была не в норме. Папу-то они уже потеряли из виду на тот момент. Ну, давайте маму еще потеряем, у которой вечно какие-то идеи фикс, она вечно что-то придумывает. И я оставила все свои идеи фикс. Мне понадобилось три года, чтобы порушить всю прежнюю систему нашей жизни. За один раз не смогла. А потом смогла избавиться от нянек, горничных, охранников, уехала вообще в город. Разрушала я целенаправленно. И у меня получилось. Я человек резкий в плане перемен. Если ломаю, то напрочь, и начинаю все с нуля. Так проще. У детей все сломала в сознании – они у меня начали убираться, стирать, готовить, мыть посуду. Конечно, первоначально были вопли: «Мы не хотим это делать! Мы привыкли к…». Они ждали, когда их обслужат. Я говорю: «Ничего подобного не будет». Благо, у меня был опыт жизни нормального человека, который живет в коммуналках со всеми вытекающими трудностями и последствиями. И это мне очень помогло. Я из детей всю дурь повыкидывала. Как вспомню, как это было… – смеется. – Говорю: «Глеб, подмети кухню». Прихожу через несколько минут на кухню, Глеб пол подмел, но мусор быстренько заметает под мусорное ведро. «Куда? – кричу я. – Ну-ка поднимай ведро. Ты что делаешь?! Это же твоя территория». «Ну, я же подмел!» «А дальше ты что делаешь?!» Я просто выметала из них весь этот бред. Теперь ничего, нормально: готовить умеем, убираться умеем, стирать умеем, за собой ухаживать тоже умеем. Все умеем. Конечно, помощь нужна.

Да и я болела одно время по полной программе. У меня обнаруживали все подряд. Нервная система не выдерживала. Сейчас мы снова вернулись жить в область. Но я продолжаю делать из детей людей. И вижу результаты: они почти самостоятельные, многое умеют. Близнецы обливаются по утрам холодной водой. Я их наставляю: «Не будете обливаться – будете болеть». И как только кто-то из них начинает сопливиться, я говорю: «Ну-ка иди сюда. Ты обливался?». «Ну, я…это…», – начинается. Я в ответ: «Теперь ты понял, что надо обливаться? Хочешь себя в форме держать – заботься о себе».

Я вовсе не строгая, и не пытаюсь заменить им отца, как это делала на первых порах. Я просто пытаюсь научить их жить.

Вот, Настя сама захотела на психологический факультет Высшей школы экономики. Я поддержала.

Близнецы пока ищут себя. Они еще в пятом классе. Заставить их заниматься физкультурой пока тяжело. Но ничего, у них сейчас начнется переходный возраст и сами поймут, что им это нужно. Сейчас они всем подряд занимаются. Баскетбол, скоро на футбол пойдем, карате уже бросили – не хотят больше, в театральной студии занимаются. Участвовали в последней новогодней постановке – Илья был оленем, Глеб – Дедом Морозом. Это надо было видеть…

После инцидента со школой я два с половиной месяца приходила в себя. Это просто от неожиданности. Если бы я была подготовлена к тому, что нас выпрут из школы, может, получилось бы как-то иначе. А тут так шарахнули! Я ведь всегда от людей жду человечности, а они такое выдают, что я просто шизею. Как будто меня обливают кипятком. Но люди все разные… Я никого не осуждаю. Не осуждаю и как раз могу понять любого человека.

Я еще одну вещь могу сказать по этому поводу Я понимаю, что, допустим, человека, который со мной поступает как-то не так, завтра может не быть. Мы так давим иногда друг друга, не понимая, что каждый день для кого-то из нас может быть последним. Мне очень интересно, даже если во время какого-то разговора тона повышены. Мы все равно чего-то друг для друга важное выясняем. А давить, закапывать… это ни к чему. Ведь потом, когда человека не будет, подумаешь: «Блин, ну и для чего это надо было? Ну для чего?». И потому, когда какие-то конфликты происходят, у меня сразу все на нет сходит. У меня не жалость, а сострадание к людям. Жалость – это от слова «жалок», а сострадание – это понимание человека, что ли. Ну, нельзя друг друга давить. Мы все несем тяжелый груз – каждый свой. Мне больно за людей, несмотря на то, что они… – Инна не договаривает, останавливается и не поясняет, что она хотела сказать после фразы «несмотря на то, что они…». Впрочем, понятно, что она имеет в виду и что касается этого непосредственного героя этой книги. – Они поймут наверное… – после некоторой паузы, продолжает она. – Их жизнь, ситуация в какой-то момент подведет к той точке, когда придется решать. Все равно придется решать. Ведь мы все рождаемся чистыми. Последующие события нас делают такими, какими мы в итоге становимся. И эти люди – прокуроры, судьи – они нормально со своей работой живут. Мы их оцениваем, пропуская через себя. У нас есть свои приоритеты и свои моральные устои. А у этих людей – свои. У этих людей отсутствует что-то. Их же притянуло к этой профессии. Они уже знают, что будут вынуждены поступать не по совести. Вас же не притянуло бы, меня не притянуло бы к такой деятельности… А их притянуло. Как притягивает к адвокатской деятельности. На самом деле чем прокурор отличается от адвоката? Одна и та же сфера деятельности. По идее, все должно быть чисто и с этой стороны, и с той. Истина должна быть.