Вера Челищева - Заключенный №1. Несломленный Ходорковский

Михаил Ходорковский и Платон Лебедевпродолжают сидеть.

Наш герой по-прежнему занимается публицистикой. Еще он периодически пишет письма. Очень разным адресатам. Так, гендиректор ВГКТРК Добродеев недавно получил от Ходорковского письмо со множеством смайликов. Наш герой благодарил телеканал «Вести» за «точное отражение позиции обвинения». С учетом того, что кроме позиции обвинения там не было больше ничего, главному телевизионщику страны Ходорковский рассказал много чего из того, что все два года рассказывал судье Данилкину, а именно – то, что налоги с похищенного не платятся. Глава ВТРК не ответил.

Периодически наш герой пишет и президенту Медведеву. Речь опять не о себе. Он просто просит вернуть суды в рамки закона и избавить их от давления. А в своих публицистических статьях задается такими вопросами: «Еще в IV веке Бл. Августин сказал, что государство без справедливости – банда разбойников. А в XXI веке Россия заслуживает большего. Согласны?» [26]

Но это все внешняя сторона его жизни. А внутренняя… внутренняя протекает так же, как и все эти восемь лет.

Что ж, подошла к концу эта книга. И надо подвести итоги. И ответить на вопрос, что же это за человек такой – Михаил Ходорковский, что помогает ему не сломаться все эти 8 лет и как он за эти годы изменился. Я решила предоставить для этого слово ему самому и его жене Инне. Отвечают, естественно, по отдельности.

Михаил Ходорковский

– Конечно, восемь лет – большой срок, за который любой человек меняется. Но увидеть различия можно только со стороны. Самому заметно лишь то, что бизнес перестал меня интересовать. Проблемы экономики в размышлениях заметно отошли назад, уступив место разным аспектам человеческих отношений. Впрочем, думаю, это заметно и по моим статьям. Где здесь влияние тюрьмы, а где – просто времени? Трудно сказать. Но начался этот процесс точно «до».

Еще читаю много. Последнее время плотнее занялся политологией. Шаламова прочел все, что «достали». Сильно.

Мое отношение к прокурорам, следователям, судьям – они все очень разные. Понятно, что для такого процесса, как наш, происходил серьезный отбор. Но вот что интересно: умные следователи долго не задерживались. Что это?

Порядочность? Нежелание пачкаться? Не знаю. Мое мнение простое: поставил подпись – отвечай. Заставили? Кто и как? Героизма мы требовать не вправе, но строить карьеру на нарушении закона – преступно. Офицер, судья, принимая свои полномочия, приняли на себя и обязательство «служить обществу, закону, стране». Это их моральный долг, а те, кто говорят, что «служат государю», – нарушают присягу в поиске личных благ. Они просто коррупционеры.

А что помогает мне так держаться все эти годы? Никто из нас не знает точно, как поведет себя в критической ситуации. Я тоже не знал. Главное – Вера, Надежда, Любовь. Ничего нового. Если они есть, то человека можно, конечно, убить, но не более того.

Инна Ходорковская. Монолог

О жизни «до»

У меня Мишин ЮКОС связан с постоянным внедрением в частную жизнь внешних вещей. Мы все время жили, как в офисе, постоянно кто-то приходил по его работе, постоянно куча людей была. Дурдом полный. До рождения близнецов еще более-менее терпимо, а после – завал начался. У него – объем работы огромный, много командировок, он несется, я несусь с детьми. Крики, оры, дети болели все время… Бесконечный нон-стоп. Сумасшествие. Так что какого-то относительно спокойного периода после рождения близнецов и до его ареста как-то не сложилось. Все быстро неслось, неслось, неслось… Эта внешняя система – няньки, горничные, охрана была нам необходима, когда были ЮКОС, «МЕНАТЕП», словом, в той жизни, когда Миша был на свободе. От этой системы некуда убежать было. Сейчас я отошла от этого полностью, потому что устала от того, что не принадлежу себе вообще. Ты вроде построил дом, а живешь в своей комнате, в своем мире, закрывшись от всего внешнего. Это тяжело и неприлично мало для человека.

И он тоже страдал от этого внешнего вмешательства в жизнь. Тоже любил уединяться. И всегда любит общаться тет-а-тет. Собрать всех родственников и собранием что-то обсуждать – не его. Когда ты смотришь человеку в глаза, тем более близкому, ты контакт не теряешь. Он любил разговаривать с каждым членом семьи по отдельности, наедине. И разговоры эти не выносились на общее обсуждение. Никто не залезал на территорию другого. Нам так комфортно. Это уважение друг к другу, я считаю. Духом-то мы все равно вместе и были, и есть.