Вера Челищева: Заключенный №1. Несломленный Ходорковский

В общем, никакой диссидентской почвы родители Ходорковскому не создавали.

– У Миши над письменным столом висел барельеф Ленина и Красное знамя – все по его инициативе, – с некоторым укором на лице, переходящим в улыбку, говорит Марина Филипповна. – Что он читал? Все по школьной программе, плюс фантастику… Сами мы ему ничего диссидентского не впаривали. Мы с отцом, конечно, понимали, что порой он перегибает в сторону советской власти, но не вмешивались. Не агитировали против устоев, порядков, власти. Считали так: сам рано или поздно разберется. И он разобрался. Конечно, какие-то разговоры заводили, но ненавязчиво. Например, у нас часто бывала дома мама актера Евгения Весника. Ее муж, Яков Вестник, выходец из купеческой семьи, учился в Швейцарии, в Первую мировую вернулся, ушел в революцию, потом работал вице-президентом Амторга в Нью-Йорке и замом торгпреда СССР в Швеции, был главным инженером строительства нефтепровода в Баку, начальником прокатных цехов «Магнитостроя», основателем «Криворожстали», интеллектуал, умничка… В 30-х его арестовали и расстреляли, а жену на 10 лет сослали в лагеря [1]. И вот, вернувшись, она к нам часто приходила домой, рассказывала много… Миша все эти разговоры слышал, знал об этой жизни. Но пионерия для него в тот момент была важнее, – говорит Марина Филипповна и вспоминает такой случай.

Ему было 12. После школы – весь накрахмаленный, с выглаженным пионерским галстучком (форму эту обожал) – с двумя приятелями пошел гулять во двор. Недолго думая, все трое перепрыгнули через забор – за забором было кладбище. Там гулять-то, конечно, интересней.

– А у забора их встретила шпана какая-то взрослая, – рассказывает Марина Филипповна. – Ну, и давай приставать: мол, сняли свои вонючие пионерские галстучки, и засунули себе в рот, и жуйте. Мишка сказал: «Не буду!». Всем троим шпана накостыляла. Слава богу, не сильно. Пришла домой с работы – трое гавриков на диване в царапинах сидят. Рассказали все, повела их в милицию, весь вечер катались на милицейской машине по району – искали. Так и не нашли… Вот у Миши так всегда: «Я не буду!»

…Октябренок, пионер, комсомолец – вот его путь. Путь тысячи советских детей. Детей, которые не знали или смутно представляли себе, например, кто такие диссиденты. Есть только друзья и враги, уверены были эти дети. И отшатывались от другой, неизвестной жизни как от чего-то сложного, непонятного и бесперспективного…

Кстати, о перспективе. Ходорковский с детства хотел стать директором завода. «Родители всю жизнь работали на заводе, детский сад – заводской, пионерлагерь – заводской, директор завода – везде главный человек. Не космонавтом, не военным, а именно директором завода», – объяснял он Улицкой [2]. Эта мечта пройдет с ним школу и институт. А потом возьмет и исполнится. Конечно, не без усилий. Он будет директором завода, заводов, заводиков и огромного на всю страну завода – холдинга под названием «нефтяная компания ЮКОС»…

Ходорковский с детства хотел стать директором завода.

Но до «главного завода» в его жизни еще далеко. Пока последние классы средней школы. Он готовится к поступлению в Менделеевку. А куда еще? Ему ведь прочат большую карьеру в химической области, да и сам в этой сфере чувствует себя в своей тарелке. Дальше – успешное (набрал даже больше баллов, чем требовалось) поступление в ту самую Менделеевку. Без блата, без связей. На оборонный факультет шел целенаправленно, ориентируясь не столько на химическое производство, сколько на самое, по его мнению, главное – защиту от «внешних врагов». Есть свои, а есть чужие, от которых родину надо защищать…

– Своим основным образованием считаю полученное в МХТИ. Замечу: учился я не на «химика», а на инженера-технолога оборонной отрасли, т. е. готовили стать управленцем на заводе. Изучал и химию, и сопромат, и экономику промышленности. Всего в дипломе около 70 дисциплин. Университет, – пишет он мне через адвокатов из тюрьмы.

«Один день Ивана Денисовича» читает, потрясен, Сталина – внимание! – ненавидит «как опорочившего дело Партии в интересах культа собственной личности». К Брежневу, Черненко относится с юмором и пренебрежением – геронтократы, вредят Партии. Андропова уважает, несмотря на «перегибы на местах» [3]…

Ему было 18. Наивен? Как говорят те, кто окружал его в тот момент, и да, и нет. Это была скорее не наивность, а склонность к идеализации кого бы то ни было.

– Он всегда, что в комсомоле, что потом в бизнесе, уже будучи главой ЮКОСа, несколько идеализировал людей. Мы все, допустим, знали, что с тем-то и тем-то дело иметь не надо. А он давал человеку шанс, – говорят его товарищи по комсомолу. – Не верил в то, что о нем говорят. И часто не ошибался. Его единственная серьезная ошибка – это, пожалуй, только Путин. То ли он его идеализировал, то ли всерьез поверил, что с этим человеком можно иметь дело…