Виктор Ротов - Ближе к истине

27 июля вышли на Вислу. Приказ — рано утром форсировать Это почти с ходу. Это под Пулавой А под Мангушевым — другая группа войск. Тоже готовится к форсированию. Это чтоб одновременно ударить, разодрать силы немцев. Умно было задумано. Что и! Рокоссовский! Друг Жукова! У нас командующий Колпакчи, у соседей Чуйков. Сила! Да и мы, солдаты, уже заматерели. Некоторые из‑под Сталинграда топают, некоторые из‑под Москвы. А были которые из‑под Ельни. Пол — России, пол — Европы прошли. Это ж какие расстояния!.. Ну и все такое-прочее… — Василий Иванович почему‑то медлил сказать про главное, как они форсировали Вислу. Чувствую, его окатывает нервная дрожь. Вижу, как трясущимися руками закуривает новую и все не решается, оттягивает рассказ о главном, вспоминает какие‑то подробности, детали. Вдруг усмехнулся.

— Помню, перед рассветом уже, чуть наклюнулась зорька, — мне в туалет приспичило. Оно не столько по нужде, сколько от мандража. Стыдно себе признаться, но что поделаешь? Говорю Трофимчику — так между собой мы называли комбата. Мол, разрешите до ветру. Говорит, давай. Заодно за меня, Канючит в животе. Это хвост поджимается от страха. Посмеялись. И куда что делось: вся спичилка прошла… А тут и команда. Выметнулись из леска: надувные плотики, лодчонки откуда‑то, но больше самодельные. Все, что было под рукой. Снаряжение на плотики и марш — марш. До половины реки шли тихо. Потом фриц спохватился. И… началось. Вода кипит! А мы в ней что галушки! Половина, если не меньше, от батальона осталась. А Трофимчик стоит на плоту в полный рост. «Вперед!» И ничто его не берет. Словно заговоренный.

Высаживаемся, карабкаемся по берегу. Берег крутой. Немец думал, что мы не пойдем здесь. А у нас командование не промах — там, где не ждут, появляемся. И, видно, правильно рассчитали. Нам удалось и высадиться, и закрепиться. Даже деревушку захватили. Бжесце называется. Но вот фриц опомнился и озверел. Видно, мы ударили по самому «больному» месту, потому что двинул на нас танки. Во было! Мне порой казалось, что вся земля вздыбилась от взрывов. В чем только душа жива солдатика?!

Связь то и дело рвется. Трофимка загонял меня из роты в роту. По цепи то и дело его команда: «Держись, хлопцы! Самая косовица пошла!..» Чего, думаю, про косовицу вспомнил? Потом дошло — июль — макушка лета, уборка хлебов. А в косовицу действительно жарко всегда. И солнце печет, и работы много. И тут у нас работы невпроворот. И выкосило нас почти под корень. И мы накосили стога фрицев. А они прут: артподготовка, танки, автоматчики. Покосим. Они снова: артподготовка, танки, автоматчики. Как мошкары. А нас все меньше. Думаю в своем окопчике, полузасыпанный уже землей: все, не выдержим. Когда откуда ни возьмись, выкатываются наши «бухари» и давай бухать прямой наводкой. Трофимчик кричит: «Еще чуток, ребята, подержитесь! Наши пришли через реку!» Пока мы тут ложились в снопы, дивизия переправилась — и в дело. А нас уже всего ничего. Еще чуть бы, и крышка всем. В магазинах последняя обойма. От орудий одни ошметки. А он прет: атака за атакой. Кинул я последнюю связку гранат. Уже по грудь в земле. Думаю, что и хоронить не надо будет. Последний патрон выпущу и засыплет землей. Глянул на небо. Чудно! Только что зорька в затылок упиралась, и уже вечереет. С прохладой как‑то и на поле боя вроде поутихло. А вот и наши…

Василий Иванович умолк, перевел дух. Сам налил в стаканчик. Подержал его на весу, беззвучно шевеля губами, и выпил медленно, мелкими глоточками, смакуя, видно, про себя тот момент, когда понял, что выстояли, выжили.

— Извини, — сказал. — Внутри все ходором ходит: так вот все пережил заново…

— Понимаю.

Я тоже выпил, чувствуя, что и меня колотит внутренняя дрожь. Он частит затяжками, я, глядя на него, машинально жую колбасу. И молчу. Боюсь, как бы, спугнуть его эти натуральные переживания, навеянные воспоминаниями. Мне ужасно хочется какую‑нибудь яркую подробность.

— А что‑нибудь особенное запомнилось?

Он усмехнулся.

— Запомнилось. Когда брали это самое село Бжесце, комбат на мине подорвался. Но и тут ему повезло! То ли успел на землю упасть, то ли споткнулся в этот момент. Рвануло, и некоторое время нет его. Потом встает. Сзади галифе посечено, задница высвечивает. А сам бежит, кричит: «Вперед!»

А потом уже вызывает меня к себе. В медсанбат. Захожу. Он лежит на лавке ничком, галифе спущены, задница вся в крови. Два санитара держат его, а санинструкторша выковыривает осколки. Он орет. У тебя, говорит, есть хороший телефонный кабель? Найдется. Вяжи, бо меня не могут удержать.