Виктор Ротов - Ближе к истине

Во второй половине дня мне было поручено вести два полка на штурмовку железнодорожных эшелонов на станции Ржев и артиллерийских позиций, которые я обнаружил северо — западнее Сычевки.

Боевое задание выполнил.

Только развернулись на обратный курс и я доложил о выполнении задания, как у меня посыпались стекла приборов в кабине. Мотор забарахлил. Я понял: по мне прошлась пулеметная очередь.

Не знаю, работал ли тогда мой передатчик, но я нажал на кнопку и сказал: «Я «Гром-13»! Подбит, выхожу из строя, заместитель ведет домой».

Немного снизившись на этой же прямой, пропустил

вперед товарищей и решил принять бой с истребителями противника. Помирать — так с музыкой!..

При попытке отвернуть вправо, на солнце, чтоб оценить боевую обстановку, обнаружил, что руль высоты и руль поворота не действуют; штурвал «от себя» и «на себя» болтается, педали двигаются без нагрузки — значит, перебиты тяги рулей. Схватился за рукоятку триммера руля высоты, чтобы немного подрегулировать на кабрирование, но к барабану триммера подскочил, извиваясь, тросик. Последняя возможность хоть как‑то управлять самолетом исчезла. Подчинялись штурвалу (командному рычагу — ручке) только элероны. Но каждому летчику известно, что без руля высоты посадка самолета даже при исправном моторе не гарантируется. С поврежденным же мотором, да еще без руля поворота, посадка вообще невозможна.

Словно в металлическом гробу, летел я по прямой, атакуемый то слева, то справа двумя парами истребителей. Ясно сознаю, что пришел конец. Почему‑то погнало горькую слюну. Умирать не хочется. Подумалось: «Самолет упадет в заболоченный лес. И… Концы, как говорится, в воду: никто никогда не узнает, куда делся летчик Чепига. Родителям после освобождения Краматорска скажут — пропал без вести. А «пропал без вести» — тогда было понятием растяжимым: может, погиб, а может, сдался в плен. И на душе у родителей поселится вечный мрак и страх. Дотянуть бы, принять смерть в расположении наших войск!..

Только подумал об этом, как через разбитый «фонарь» кабины слева сверху влетел снаряд и взорвался в козырьке на расстоянии 30–40 см от лица. Сначала меня ослепило. Потом я почувствовал солоноватый вкус крови, обильно стекавшей с лица. И запах горелого… мяса. Это горело тело от впившихся раскаленных осколков. Провел левой рукой по правому боку, как бы стряхивая с себя огонь, смахнул кровь с лица, чтоб глянуть, куда падает самолет. Над правым глазом, впившись в черепную кость, торчит осколок. Задев его, я причинил себе страшную боль. Правый глаз уже затек. Левым вижу, как, пристроившись крыло в крыло, рядом летит мессершмитт с крестом на фюзеляже.

Немецкий летчик в открытую форточку тыкает в меня пальцем и показывает крест руками, мол, ты сбит. И большой палец вниз — падай. Расстегнул, наглец, молнию комбинезона, отвернул борт и постучал пальцем по груди ря

дом с железным крестом, показал место, где будет приколот новый орден за сбитый штурмовик.

Я понял его правильно. Показываю ему — пролети чуть вперед, и я тебя прошью насквозь без претензий на награду. У меня‑то были еще патроны. А он свои расстрелял в меня.

Немец тоже понял меня правильно. С перекошенным от злости лицом отвернул вправо и исчез из вида.

Глянул вниз, Под крылом узкой ленточкой блеснула река Вазуза — приток Волги возле города Зубова. По ней, я знал, проходит линия фронта. Значит, наши близко. Значит, умру на глазах у своих.

Не успел я порадоваться этому, как рвануло в стабилизаторе и деформировало обшивку. Самолет резко изменил траекторию полета и стал снижаться. На подлете к земле меня выбросило из кабины. Я упал на лужайку правого (нашего) берега Вазузы. Удачно приземлился. Как‑то по касательной. Во многих местах содрал кожу. А на голове — так с волосами. Левый сапог лопнул и слетел, правый тоже лопнул, но не слетел, снялся только наполовину… Я отключился от удара о землю.

Пришел в сознание в полевом лазарете. Долго не мог понять, что со мной, где я, кто я такой и как меня зовут. Солдаты и санитар старались привести меня в чувство. Постепенно, как из тумана, деталь за деталью стал вспоминать. Мне показали окровавленную, продырявленную во многих местах осколками мою гимнастерку, предлагая сохранить как память. Я отказался. Война еще не окончена, летаю не последний раз, и память такую еще успею приобрести.

Переночевал у пехотинцев, а утром они усадили меня на грузовик, подвозивший боеприпасы, и я отправился восвояси. Добрался до ближайшего аэродрома. Через восемь дне!! снова вылетел на боевое задание.