Виктор Ротов - Ближе к истине

Из всех впечатлений первого дня больше всего мне, врезалось в память, как после ужина на даче, которая размещалась на крутом косогоре, мы оставили наших женщин поболтать, сами спустились в сад. В конце сада на открытой к морю площадке были устроены обыкновенные качели: два вкопанных столба, на них перекладина, две веревки на кольцах и дощечка — сидение. Юрия Яковлевич предложил мне «прокатиться». Потом сам «прокатился». Когда я летел в сторону моря, мне казалось, что брось я держаться, — и воспарю над морем.

Покачавшись, он остановился и, грустно глядя на блескучее море далеко внизу, сказал:

— Я стараюсь посильнее раскачиваться, чтоб хоть на миг почувствовать момент взлета над землей. Сердце тоскует по высоте. — И у него блеснули слезы в глазах. Единственный раз за наше пребывание у него. Хотя порассказал он мне такое, что по вечерам, записывая в блокнот, я тихо обливался слезами.

Сначала я не очень‑то верил его рассказам. Я много был наслышан и начитан про летчиков: Гастелло, Талалихина, Маресьева… Но такого, что с ним приключилось, не

слыхивал и не читал. Удивлялся про себя: «Если это так, то почему о нем не знает страна?» Присвоили Героя? Хорошо. Но где уважение, почет?..

Я и возмутился вслух. Он с усмешкой процитировал себя: «Не везет мне в жизни, но везло в бою…»

Потянулся к книжной полке и подал мне свою летную книжку.

Я читал и не верил глазам своим. Но каждая запись в книжке заверена командиром части и печатью. Теперь эта книжка хранится, я знаю, в Центральном музее Советской Армии в Москве.

Не стану перечислять того, что в ней записано, сделаю это в конце. А сейчас назову только две цифры: 150 успешных боевых вылетов, примерно 600 атак.

Награжден орденом Ленина, тремя орденами Красного Знамени, орденом Александра Невского, шестью боевыми медалями и Золотой Звездой Героя Советского Союза.

Я уехал от Юрия Яковлевича под огромным впечатлением. И тут же сел писать очерк о нем. Назвал «На крыльях «Черной смерти».

Немцы пуще дьявола боялись наших штурмовиков ИЛ-2 и прозвали их «Черной смертью».

Написал и послал Юрию Яковлевичу. Очерк ему понравился, но название не показалось. И я не стал предлагать его в печать. Доработал рассказы и отправил ему. Он их немного подправил, перепечатал и подписал. Их я и предлагаю читателю.

Под Москвой

Грустную картину с воздуха представлял собой в конце 1941 г. участок фронта под Москвой на линии городов Истра, Высоковск, Клин. Замерзшие и покрытые льдом канал Москва — Волга и Химкинское водохранилихце, брошенные на Ленинградском шоссе легковые и грузовые машины, заснеженные леса и безжизненные селения. Только за линией фронта можно было разглядеть небольшие группы немецких солдат и движение военной техники по направлению к Москве.

На Монинском аэродроме, куда мы возвращались с боевого задания, нас с нетерпением ждали представители Генштаба. Они с жадностью расспрашивали нас, не виде

ли ли мы наших войск вблизи селений на проселочных дорогах и в лесах… Может, в кустарниках, на лесных полянах. А может, кто заметил следы лыжников?..

Мы между собой посмеивались: «Доотходились на заранее подготовленные позиции! Теперь вот с нас требуют сведения о своих войсках».

Но потом оказалось, что это Жуков в глубокой тайне готовил мощное контрнаступление, сосредоточивая у линии фронта под белыми маскировочными сетями технику и пехоту в белых халатах, приказав двигаться только по ночам. Его приказ выполнялся точно. Поэтому генштабисты и допытывались у нас — не заметны ли признаки передвижения наших войск, по которым немецкая авиация могла бы догадаться о сосредоточении сил для удара.

В день, когда мне было приказано лететь в паре с Андреем Решетниковым, чтобы найти танки в районе северо — западнее Москвы и атаковать их, то и дело срывался снег.

Когда прояснилось, мы взлетели. В районе Икша пересекли линию фронта на малой высоте и подались в глубь территории, занятой противником, готовившим удар по Москве. Нас обстреляли. Мы — ноль внимания. Нам танки нужны. Их мы обнаружили в районе юго — западнее Высоковска. В первой же атаке Решетников погиб. Меня подбили. Впервые. Удар был такой, что самолет чуть не перевернулся на левое крыло. Я подумал, что повредило лонжерон крыла и самолет валится. Уменьшив скорость и подобрав высоту побольше, чтобы не задеть лес или церковные маковки, я обеими руками вцепился в штурвал. Напрягаясь корпусом и ногами, с трудом удерживал самолет в нужном положении. Надо выйти на ориентир, на канал Москва — Волга, уточнить направление и выйти к линии железной дороги на Мытищи. И тут снежный заряд. Вхожу в белую пелену. Слева вдруг промелькнула «туша» аэростата заграждения. Потом еще один, тоже слева, но чугь выше. Это можно и напороться. Отвернул вправо. И тут увидел под собой Всесоюзную сельхозвыставку. Красиво сверху. Понял: я над северной окраиной Москвы. Поворачиваю на Монино. Мышцы стали деревянными от напряжения. Думаю, сейчас отвалятся руки, ноги. Но вот полоса, посадка. Откинулся в кресле, а расслабиться не могу — свело руки от перенапряжения. Меня вынули из кабины и в штаб на санитарной машине — докладывать командиру. Механики принялись осматривать маши-