Виктор Ротов: Ближе к истине

Я спросил у Жени:

— Почему Лена расстроилась? И о чем вы говорили, когда мы с Гришкой купались?

— Я ей сказал, что у нее нежные руки. А почему она расстроилась — не знаю. С мужем у нее не ладится. Домой, говорит, не хочется идти.

— А ты хорош. Зачем смущать женщину? «Руки нежные». Ты знаешь, что женщины серьезно воспринимают такие комплименты?

— А я вполне серьезно.

— Ты женатый человек. У тебя сын.

— Ты, Витя, старый, злобный, античеловеческий моралист. Ну а если у женщины нежные руки, я, что, не имею права ей сказать об этом?

— Но ты наверно сказал так, что она подумала бог знает что.

— Я сказал так, как есть на самом деле. И знаешь, что она ответила?.. Нет, не скажу. Ты меня будешь пилить.

—, Не будут пилить. Говори.

— Она сказала, что ко мне нельзя прикасаться без нежности.

— Ну вот! Уже объяснились! Я так и знал!

— Ты сказал, что не будешь пилить.

— Хорошо. Не буду пилить. Но…

— Успокойся, успокойся. Насколько я понимаю, она больше не придет к нам.

— Почему?

— Потому что не придет.

— Но почему?

— Как бы тебе объяснить, старик. Она из тех, о которых Пушкин сказал: «Но я другому отдана и буду век ему верна». Так что успокойся и приятных тебе сновидений. А я сегодня буду плохо спать. Я буду думать: почему люди не могут побыть вместе, если их потянуло друг к другу. А? Ты не думал над этим? Зря.

— Свободная любовь? Безнравственно.

— Да. Ты прав, старик. Безнравственно. Вот поэтому она и не придет.

Лена больше не пришла. На следующий день уколы Жене делала уже другая медсестра.

Погода стала портиться, и на третий день я предложил Жене поехать в Новороссийск к моей маме. Там, если

наладится погода, можно будет выбираться на море, а в плохую — сидеть дома под крышей, читать книги.

Он подумал и согласился. Время у нас было: еще и пол — отпуска не использовали. Самочувствие Жени улучшалось. Переезд в Новороссийск входил в наши планы путешествия. Мы так и планировали: переход через горы к морю, отдых на берегу, переход или переезд в Новороссийск, оттуда в Краснодар. В Краснодаре я сажаю Женю на самолет до Воронежа, сам — домой.

Маме я заранее написал письмо, что примерно такого-то числа мы будем с другом Женей. К этому времени подъедет жена с детьми, и мы соберемся все вместе.

Мы приехали раньше намеченного срока. Мать удивилась, но в подробности вдаваться не стала. Она рада — радешенька: сын с другом приехали. О наших злоключениях мы с Женей, конечно, умолчали. Откровенно говоря, нам было стыдно признаться, что так нелепо сложился поход через горы. Мы сказали, что пешком перешли горы, что купались в Кабардинке, погода стала портиться — мы уехали.

— Ну и правильно сделали, — одобрила мама, выслушав нас.

Погода в самом деле испортилась, и мы с Женей два дня просидели дома. Это было кстати. За два дня он окончательно пришел в себя.

На третий день он потащил меня на море. У моего брата Анатолия был выходной, и мы отправились на море втроем. Мы завезли Женю на катере на «Косу» и там провели почти весь день, прячась от солнца в тени под «грибком». Под вечер Анатолий куда‑то делся, и мы с Женей остались одни.

— Знаешь, — сказал он, — я испытываю потребность отметить наше возвращение. Мы вернулись с тобой с того света.

— Отметим, когда ты окончательно поправишься.

— Ты, Витя, старый, добрый, античеловеческий перестраховщик.

— Пусть я буду перестраховщик, но ты должен живым вернуться домой.

— Как всегда, ты прав. И за это я тебя не люблю, — сказал он и вздохнул. — А знаешь, что больше всего меня беспокоило, когда умирал под дубом? Хлопоты, которые свалились бы на твою голову. Это надо было б делать вскрытие, составлять акт экспертизы, разные другие процедуры; заказывать цинковый гроб. Ты знаешь, что такое за

казать цинковый гроб? Мне однажды довелось. Не дай бог! Я лежал под дубом и подсчитывал — хватит ли тебе моих денег, которые я захватил с собой. А захватил я много. Будто чувствовал. Теперь мы просадим их с тобой в ресторане. Назови мне лучший, экзотический ресторан здесь, и мы сейчас же отправимся туда.

— Нет, дорогой. Сейчас мы поедем к маме, отдохнем немного и сходим к врачу.

Так мы и сделали. Женя дулся на меня, вращал недовольно глазами, отпускал в мой адрес издевательские шуточки, но я стоял на своем. И он покорился.

Врач, пожилая носатая женщина, выслушала нашу исповедь и вздохнула.

— Мужчины, мужчины! Не знаете куда приложить свою доблесть.

Она долго выслушивала и выстукивала Женю, заглядывала ему в рот, раздирала глаза; наконец сказала: