Виктор Ротов - Ближе к истине

открывают огонь на поражение. И убивают Федора. Так погиб ее самый близкий, любимый человек, заменивший ей отца.

Вскоре полк снимается и уходит на охрану прибывающего на переговоры царя Александра Второго. Там она удостаивается внимания августейшей особы. Потом ее забирает к себе в семью бездетный князь Амилахвари. Его жена становится ей названной матерью. Девочку помещают сначала в пансион, а затем в институт благородных девиц в Тифлисе. Девочка оказывается на редкость одаренной. Вызревает красавицей, от природы наделена светскими манерами. На нее обратил свой благосклонный взор сам Великий Князь Михаил Николаевич. Перед Афипсой открывается блестящее будущее. Ей даже уже снятся дворцы и царские чертоги в Петербурге. Но это лишь сон. На самом же деле ей хочется только одного — вернуться в горы в Черкесию. Тоска по родине настолько велика, что она заболевает. Ее лечат лучшие врачи Тифлиса, ее возят на Воды, но она увядает не по дням, а по часам. И в шестнадцать лет умирает.

«Как же так? — недоумевает читатель. — Девочке создали все условия для счастливого процветания. Ее окружили любовью. Перед ней открывались двери большого света в Петербурге и даже в Париже. Но оказалось, что родная Черкесия ей дороже, чем «все золото мира».

Автор нарочито романтизирует судьбу Афипсы, которая предпочла красивой жизни бедную родину, показывая тем, что и объятия любви могут быть смертельными. Таков образ ключевой мысли. И с этим трудно не согласиться, ибо нет ничего нелепее навязанной любви.

Книга бесспорно удалась. В, общем и целом. Блестящий замысел, блестяще воплощен. И главный вывод — мирное сосуществование народов.

К недостаткам в деталях я бы отнес нарочито упрощенное повествование в некоторых местах, будто автор не уверен, что читатель его поймет правильно. Кое — где неуклюжести. Типа: «Он собачьим умом, или еще чем, понимал: тут происходит что‑то хорошее». Некоторые внутренние монологи героев затянуты и звучат наивно. Случаются неестественные повороты души. «Этой‑то физической тяжести ему не хватало. Как хорошо было, когда не заживала рана на ноге, когда носил он тяжелые колодки». Не верится, чтоб это было хорошо. Хотя можно поверить, что Федору хотелось усмирить свою плоть, плотскую похоть, как это делали на Руси схимники, надевая вириги.

Не верится, что Федор, еще недавно мечтавший усмирить свою плоть, во второй книге как‑то сразу постарел. Стал стариком «никудышным». Не к месту иногда употребляются сильные слова. Например, слово «могучий». «Солдаты, будто выброшенные могучей волною, оказались на берегу, схватили ружья». Это когда на той стороне реки появились черкесы. При чем здесь могучая волна? Я понимаю, автору хочется вплести в ткань повествования мотивы адыгского эпоса.

Я так и не «усек», чем же занимается, например, Жакыз, и почему его семья живет в хорошем достатке. Огород, овцы, куры? — да. Но, чувствуется, что это не все. Так что же? Набеги, которые вывели царя из терпения?

Рядовой Федор Анаскевич отчитывает урядника Тришкова: «Если еще раз обидишь Афипсу, смотри у меня! Думаю, не след тебе после этого даже подходить к ней, коли ты, с позволения сказать, (?) такой хам».

Иногда автор почему‑то избегает определенности. «Тришков, вдруг оказавшийся почему‑то у валуна», «„.глядел куда‑то в сторону», «Кто‑то сказал ей», «… кто‑то из царских генералов сказал». Эти «кто‑то», «что‑то», «кудато», «зачем‑то» не украшают повесть.

Ну и наконец меня удивило, если не насторожило, обилие обращений героев к Богу и Аллаху. Почти на каждой странице, а то и по нескольку раз на одной странице, Федор обращается к Богу, читает молитвы. Что это — дань моде? Или автор такой набожный? Хорошо если так. Но иногда появляется ощущение, что это делается для того, чтобы наполнить объем книги. Так же воспринимаются частые авторские восторги добротой Федора, смышленостью и красотой Афипсы, всеобщей любовью к ней и пр. и пр. Это утомляет утяжеляет повествование. Как и удивляет то, что вся книга соткана из бесконечных встреч и разговоров. Будто люди ничем больше не занимаются, только ходят друг к другу и разговаривают. Адыги, в моем представлении, не так уж многословный народ, тем более не праздный. Это происходит, наверно, потому, что автор избегает описаний. Чего не скажешь о великолепных картинках природы. Ее неоглядности, ее бесконечных щедрот, многоцветия и многообразия, ее звуков, запахов, прелести. Вот уж что удалось автору в полной мере.