Иван Ильин: Родина и мы

От родины оторваться нельзя!Можно жить на свете, не найдя своей родины: мало ли их безродных теперь; всюду они мутят, желая привить другим свое убожество. Но кто раз имелее, тот никогда ее не потеряет, разве только сам предаст ее и не посмеет покаянно вернуться к ней… А нам всем родина дала уже, дала раз навсегда, неумирающее и неистощающееся богатство, в нас самих укрытое, всюду нас сопровождающее, дар навеки…

Конечно, это верно: что я без моей родины, которая этосоздала и этодала мне навеки? Да, но разве какое бы то ни было изгнание может отнять это у меня? Разве эти алтари не живут во мне самоми я не могу в любой момент обратить к ним мою любовь, и мою гордость, и мою благодарность, и мою молитву? И какая «денационализация» страшна мне и моим детям, если я постоянно — трепетом моего сердца и огнем моей воли — молюсь у этих алтарей и учу тому же моих детей?

Но тогда где же «пустота» и «темнота»? Да, я оторван от родной земли; но не от духа, и не от жизни, и не от святыньмоей родины; и ничто, и никогда не оторвет меня них!..

И вот, смотрите: «состояние» изгнанничества становится заданием, действием и подвигом. Мы должны найти в себе, углубить и укрепить свою русскую природу, свою «русскость», так, чтобы через «пустоту» и «темноту» видимого и мнимого «отрыва» от России засиял свет подлинного единения и глубинного единства с нею. Мы оторваны от родной землиименно для того, чтобы найти в себе самих родной дух, тот дух, который строил Россию от Феодосия Печерского и Владимира Мономаха до Оптиной Пустыни и Белой Армии. И родная земля вернется нам только тогда, когда огонь этого духа загорится и в нас, и в оставшихся тамбратьях наших; загорится — и вернет нам нашу землю, и наш быт, и нашу государственность…

Где-то в мудром решении Божием установлено так, что человек находитчерез утрату, прозревает в разлуке, крепнет в лишениях, закаляется в страдании…

Кара ли это? Возмездие ли?

Не милость ли? Не помощь ли?

Когда же, когда возрастал и окрылялся человек в легких, дешевых, слишком человеческих утехах?

И разв не на сильного и не на любимого возлагается более тяжкий крест?

Нам задано обрести родину через утрату ее; увидеть ее подлинный, прекрасный лик в разлуке; окрепнуть и закалиться в изгнании; и подготовить свою волю и свое разумение к новому строительству нашей России.

Верьте: кому дано призвание, тому дан и обет.

Окиньте же умственным взором пути нашей общей белой борьбы и каждый — свою личную судьбу; и постигните — и наше призвание, и тот обет, который таинственно скрыт за призывом… Обет возврата и возрождения.

Мы, белые изгнанники не беглецы и не укрывающиеся обыватели. Мы не уклонились от борьбы за Россию, но приняли ее и повели ее всею силою, и любовью, и волею.

И ныне заявляем, пусть слышат и друзья, и враги: борьба не кончилась, она продолжается.

Она окончится только с освобождением и восстановлением России. И тогда от этой борьбы останется драгоценное наследие: выделившийся и сплотившийся кадр белых патриотов, белая традиция, белая идея. Белая Армия станет творческой основой, ферментом, цементом русской национальной Армии — и в недрах ее она сделается орденом чести, служения и верности. И этот орден возродит не только русскую армию, но и русскую гражданственность— на основах верности, служения и чести.

Но для этого мы, белые, должны прежде всего соблюсти свой дух и самих себя.

Я не говорю: «себя» и «свой дух»; а в обратном порядке: дух и себя. Потому что дух важнее соблюсти, чем личную жизнь.

Тот, кто сберег свою жизнь, но не соблюл духа — тот не борец и не строитель родины. Что ему русская Армия? Что он России? С чем вступит он в грядущий орден? Какую понесет и передаст традицию?

Нет, наша задача нев том, чтобы пережить этот трудный период во что бы то ни стало: это значило бы все продешевить, растерять и погубить. Но в том, чтобы пережить этот период, оставшись белыми, сохранив белый дух, дух чести, служения и верности.

Мы должны соблюсти, во-первых, дух чести, ибо Россия погибла от бесчестияи возродится только через честь.

Я разумею прежде всего общечеловеческую честь — живое чувство собственного достоинства; уважение к себе и к своим алтарям; отвращение ко всяческой кривизне; прямоту характера, слова и поступка; имущественную честность. Я разумею, далее, воинскую честь— достоинство солдата; уважение к воинскому званию и призванию; живое осязание той благой цели, для которой воину дан меч; культ воинской доблести и славы. Я разумею, наконец, государственную честь — достоинство русского гражданина, неотделимое от достоинства России; уважение к исторической государственности, строившей нашу чудесную родину; живое осязание самого себя в единстве со своей родиной; памятование о том, что мы — ее аванпост и что по нас — судят о ней.