Пётр Вайль - Свобода – точка отсчета. О жизни, искусстве и о себе

По-английски не говорит, Америку недолюбливает. Хоть и гражданин США, голосовать не ходит, не интересуется. Внимательно следит за делами на родине. Ходорковскому сочувствует, но умеренно: «Лицо у него благородное, это правда, и вообще сам парень хороший, но зачем полез?» Однако Михалков с фильмом к юбилею президента Михаила Григорьевича неожиданно подкосил: «Ну так все же нельзя, уж такое холуйство!» Самого президента уважает: «С ними иначе нельзя». Спрашиваю: «С кем с ними?» — «Да со всеми! — Потом подумал и говорит: — С нами».

Сейчас мне, конечно, не сдать языковой экзамен на латвийское гражданство. Приезжая в Ригу, вспоминаю, через день начинаю сносно объясняться в магазинах и кафе, к концу недели уже флиртую в сфере сервиса, но ждет такси в аэропорт. Так лингвистика стоит на страже нравственности, в двадцать пять лет мой латышский был вполне безнравственного, то есть надморального, свободного уровня. И экзамен я бы сдал, но тогда — напоминаю — гражданство было совсем другое.

Став советской, Рига сделалась русской. Здесь разместился штаб Прибалтийского военного округа, именно здесь оседали запасники с отставниками: и свои рядом, и Рижское взморье. Целые дома в центре города так и именовались «военные» — и наш на Ленина, 105 (до и после — Бривибас, 105), включенный в книгу «Архитектура Риги» как памятник стиля «модерн». Все десять превращенных в коммуналки квартир с четырехметровыми потолками и паркетными полами заняли люди в погонах.

И сейчас-то в Риге русских — 47 процентов (во всей Латвии — около 30). Моя же Рига и была и воспринималась русским городом, никто из моей компании экзамена по латышскому не только бы не сдал, но и не подумал бы сдавать.

Когда нынешний лидер радикалов, член Сейма и наблюдатель Европарламента Юрис Добелис и его соратники по партии «Отечеству и свободе» называют то, что происходит в латвийской национальной политике, «деколонизацией», это коробит слух. Мой отец-москвич, ушедший на фронт ополченцем и ставший офицером благодаря знанию немецкого, — колонизатор? Я говорил по-латышски, одним из ближайших моих друзей был Юрис Подниекс, потом поставивший веху перестройки, фильм «Легко ли быть молодым?», — это я колонизатор? Получается, да.

В 1985 году в Нью-Йорке я сдавал экзамен по английскому языку. Усатый кубинец диктовал: «Солнышко уже начинает припекать: наступают жаркие дни». Нет, аберрация памяти: так Швейку диктовали в военном суде. Мне в Управлении иммиграции и натурализации предложили написать: My name is Peter. It is Tuesday today . Я справился, чего было достаточно для получения гражданства США.

На брайтон-бичах Америки живут тысячи граждан США, которые говорят в магазине русских продуктов: «Мне полпаунда поросятины и паунд докторской, о’кей? Ничего, что я говорю по-английски?» Эти, правда, в пределах брайтон-бичей и остаются. Путь за пределы, в большую Америку, — через государственный язык, Tuesday ’ем не обойдешься.

Но можно и так, Америке все равно. Кроме всего, в Америку никогда не входили советские танки. Лет сорок «потенциальный противник» изображался в «Крокодиле» с цилиндром, сигарой и дымящейся бомбой, но американцы об этом не знали. Вопреки уверенности российского человека, в Штатах нет особой мифологии России. Вот мифологический японец есть, а русского — нет. По-настоящему волнует только тот, с кем воевали. А «холодная война» — потому и «холодная», что происходит в высях.

В Латвию советские танки вошли в 40-м и оставались там полвека. Для латышской нации дело обернулось массовым исходом — насильственным или добровольным. Первые поехали на восток, вторые — на запад.

Потомки первых часто опознаются по безграмотным фамилиям. Моя знакомая Ольга Лапиньш получилась мужчиной: по правилам языка, она должна была бы зваться Лапиня — метрику заполняли где-то в Сибири. Вероятно, подобного происхождения незнакомый мне телеведущий Валдис Пельш: по-латышски он может быть только Пельше. Как первый секретарь ЦК КП Латвии Арвид Пельше, в 61-м предложивший переименовать Ригу в город Гагарин.

Вторых, отправившихся на запад, я встречал в Штатах. Недалеко от Нью-Йорка есть местечко Приедайне — название вспомнят те, кто ездил электричкой в Юрмалу: последняя станция перед Взморьем. В американском Приедайне в начале 80-х лихо справляли Лито (Иванов, вернее Янов, день): с самодельным пивом, пирожками со шпеком, кострами, дубовыми венками для именинников — Янов. Они увезли свою Латвию на два десятка лет позже, чем переправилась на Запад несогласная Россия. Как там у Довлатова: «Настоящий эстонец должен жить в Канаде». Латыш тоже обосновался за океаном или хотя бы за морем — в Швеции, Дании.