Пётр Вайль - Свобода – точка отсчета. О жизни, искусстве и о себе

Вероятно, именно поэтому, а не в силу пианистических особенностей Клиберн не расширял репертуар, шлифуя до совершенства то, что вознесло его на пик славы. Он так и остался исполнителем Первого концерта Чайковского и Третьего концерта Рахманинова, к чему можно добавить всего лишь десяток больших вещей: скандально короткий список.

Но и тут находятся — и преобладают! — люди, которые сравнивают Клиберна нынешнего с «тем» Клиберном, и понятно, в чью пользу. Но ведь понятно и то (хоть это и не проговаривается), что тогда молодой пианист стоял между направленными друг на друга и во все точки земного шара межконтинентальными баллистическими ракетами с ядерными боеголовками, а такое обстоятельство сильно обостряет восприятие Чайковского и Рахманинова по обе стороны океана.

Сейчас дело другое: музыкант остался с Чайковским и Рахманиновым наедине. И похоже, почувствовал себя не вполне уютно. Во всяком случае, августовский концерт Вана Клиберна с оркестром Московской филармонии под управлением Василия Синайского в зале нью-йоркской «Метрополитен-опера» странным образом напомнил о былом.

Прежде всего — о былом величии. Клиберн — пианист огромной силы и широкого жеста, монументальный и патетический. Коль скоро, как сказано, архитектура — это застывшая музыка, и сравнения тут правомочны, Чайковский в исполнении Клиберна — это мемориал Линкольна, ВДНХ, Эмпайрстейт-билдинг, Метрополитен имени Ленина, Капитолий, МГУ, советско-американский ампир, вознесенный и сомкнувшийся, как «Аполлон-Союз».

Идея такого противопоставления господствовала во всей обстановке нью-йоркского концерта. Слева и справа стояли государственные флаги США и России. Музыка началась с гимнов, причем российский был исполнен оркестром, а американский — солистом. Собственно же программа открылась «Портретом Линкольна» Аарона Копленда — вещью торжественной и патриотической. Как рассказывал мне Василий Синайский, это было настоятельное пожелание самого Клиберна, который солировал и тут — но уже в качестве не пианиста, а чтеца. Стройный, прямой, ростом точь-в-точь Линкольн — шесть футов четыре дюйма, то есть 193 см, — никак не похожий на шестидесятилетнего, он хорошо поставленным голосом взволнованно произносил под оркестр отрывки из речей великого американского президента. Среди них, между прочим, и начинающийся со слов «Нам не уйти от истории».

От истории не уйти никому. Особенно тем, кто зачинался в самой сердцевине ее коловращения. Тогда, в 58-м, понадобилось личное разрешение генерального секретаря ЦК КПСС, чтобы первый приз на конкурсе Чайковского получил американец, — и это был знак, стоивший сотен часов за столами дипломатических переговоров. Двадцатитрехлетний техасец стал кумиром русских, а Америка поняла, что таких русских можно не бояться. Это был мощный аккорд, виртуозный пассаж: Хрущев запустил Клиберна, как спутник.

Теперь все это история. И вот фрагмент ушедшей эпохи воскрешен в зале «Метрополитен-опера». Давным-давно сняты барьеры, никто не интересуется гражданством гастролеров, никому уже не приходит в голову обставлять совместное выступление российских и американских артистов флагами и гимнами как акт сближения держав. Но оказалось, что по временам противостояния можно испытывать ностальгию, и когда после неизбежного и великолепного Первого концерта Чайковского пианист и дирижер обнялись, показалось, что это Хрущев с Кеннеди, Юрий Гагарин с Джоном Гленном, Брумель с Томасом, холмогорская телка с коровой из штата Айова, что на дворе «холодная война», но вдруг на миг потеплело, забрезжила надежда, все взволнованы, полны взаимопонимания и осознания важности момента.

На самом деле ничего такого нет, и этого немножко жаль, потому что Чайковский, Хрущев и Клиберн существуют, разумеется, сами по себе, но в сочетании перемножаются — а такой арифметики больше не будет.

Мария Каллас умерла 16 сентября 1977 года. Тридцать лет — изрядная дистанция, с нее уже можно оценить масштаб исторического явления. Ясно, что это был голос века. Речь не о дешевом штампе, который применяется ко всему подряд: «свадьба века», «ограбление века». Значение прямое: ХХ век звучал голосом Каллас. Еще правильнее сказать: она спела ХХ век. Во всем его разнообразии и трагизме. Гречанка, родившаяся и выросшая в Нью-Йорке, учившаяся пению в Греции и Италии, жившая в Европе и умершая в Париже, она и сама на протяжении своей недолгой полувековой жизни была поразительно разной — торжествующей, униженной, повелевающей, покорной, прекрасной, уродливой, толстой, худой.